Александр Гайдышев - Счастливая карусель детства

— Не нужно волноваться, дедушка, поросята с удовольствием доедят мои яблоки, — я выпалил фразу и, довольный своим ответом, осмелился взглянуть в лицо деду. В следующее мгновение меня сразил удар молнии.

— Какая мерзость! Тебе бы следовало помолчать, а ты с наглостью морозишь эту чудовищную глупость. Это недопустимо! Если угодно, это и есть самое настоящее свинство. Я научу тебя есть яблоки. Марш за мной.

Холодный пот начал выступать на моем лбу, и я, проклиная все на свете, поплелся за дедом. Он был неумолим, тверд и решителен как никогда. Его железная воля полностью парализовала мою. Я смирился и был готов к любому наказанию или эксперименту. Мы пришли на кухню и уселись за столом. Дед мастерски начал орудовать ножом, отрезая от моих полуяблок мякоть. Через короткое время в его тарелке лежали два эталонно выточенных яблочных огрызка, составлявших по «пять-десять процентов от первоначального объема». На второй тарелке горкой расположились яблочные куски разных форм и размеров.

— Ешь!

Тарелка энергично пододвинулась ко мне. Я уже приготовился было взять рукой первый кусок, но вовремя спохватился и попросил разрешения воспользоваться вилкой. В глазах деда на секунду блеснуло выражение удовольствия, и он протянул мне вилку с ножом. Взяв ее в левую руку, а нож в правую, я, не торопясь и тщательно пережевывая, расправился с содержимым тарелки. Через секунды передо мной лежало уже целое яблоко.

— Теперь при помощи ножа покажи, как ты усвоил урок. Я начал, подражая деду, активно орудовать ножом и разрезать яблоко на куски, но скоро понял, что достигнуть его огрызочных стандартов мне никогда не удастся. Это было выше моих сил. Я боялся порезаться и решил сдаться на милость победителя. Дед это почувствовал и победоносно взирал на меня.

— Вот это огрызок, — он указал на свои, — а то, что у тебя — недоеденное яблоко. Впрочем, если ты считаешь, что тебе не по силам справиться с ножом, можешь есть яблоко целиком с косточками. Так поступают люди в деревнях, и вреда от этого еще никому не было. Впредь будешь предъявлять мне свои огрызки. И запомни, в блокаду от такого вот пустяка могла зависеть человеческая жизнь.

Я отложил в сторону нож и героически на глазах у деда начал расправляться с остатками своего яблока. Демонстративно работая челюстями, тщательно пережевывая косточки и чешуйки, я впервые победоносно взирал в его глаза. На, получай! Я разжевал и проглотил все без остатка, а тебе, интеллигенту-чистоплюю, так сделать слабо! Мои смелые мысли так и не были озвучены, но и без этого полная победа была за мной, ведь я съел свое яблоко на сто процентов, а он в лучшем случае на девяносто пять. Не дождешься, никаких огрызков теперь вообще не будет, и даже ты со своими эталонно тонюсенькими огрызочками не сможешь отныне мне делать никаких замечаний.

С этого времени у меня появилась устойчивая привычка есть яблоки и груши целиком с костями. С улыбкой приходится признаться, что этот эксперимент удался деду на сто процентов и огрызков я не оставляю за собой по сей день. И грустно и смешно.

Дедов диктат мне пришлось ощущать в прямом смысле с младенческого возраста. Оказывается, будучи грудным ребенком, я категорически не желал отрываться от материнской груди даже тогда, когда прорезались зубы. У мамы от боли текли слезы, но она предпочитала жертвовать собой ради любимого сыночка. Сейчас мне даже немного стыдно, но тогда без угрызения совести я терзал губами и зубами мамины груди поочередно, жадно вытягивая из сосков порозовевшее от крови молоко. Мама мучилась, но материнское чувство было сильнее боли, она не могла устоять перед душераздирающими криками своего первенца. И тут в дело вмешался дед. Услышав от бабушки про мамины мучения, он позвонил папе.

— Передай Ирине, чтобы безотлагательно кончала с этим делом. Даже телков у вымени столько не держат. Распущенность какая-то!

— Да мы и сами понимаем, что нужно это прекращать, только не знаем как.

— Намажьте соски горчицей, живо отучится.

Все было сделано согласно нехитрой дедовой инструкции, и уже через некоторое время младенец с неприязнью морщился и смотрел на недавно желанные материнские груди. Эксперимент удался на сто процентов. Я почти сразу же переключился на еще недавно презираемый рожок с соской. Через некоторое время мама решила проверить твердость заученного мною урока и оголила грудь, но я, фыркнув, с недовольным видом отвернулся. Дед как всегда оказался прав, и всем было смешно. А горчицу я не переношу до сих пор.

Дед продолжал меня дрессировать с диетой и прыжками, но успехи оставались по-прежнему более чем скромными. Железная воля тренера разбивалась о бездарность спортсмена, проваливавшего большинство спортивных требований своего наставника. Дед не сдавался, но развязка была уже не за горами…

В один из субботних вечеров мы сидели на кухне и пили чай. Я любил дачные чайные посиделки и особенно с родителями, которым удавалось вносить в наши будни волну хорошего настроения и свежей энергии молодости. По выходным дням мы беззаботно наслаждались жизнью и радовались, что дедовы экзекуции на законных основаниях откладываются до понедельника. Мама за чаем обменивалась какими-то новостями с дедом и отвечала на его вопросы. В этот раз ей приходилось отдуваться за двоих, поскольку папа по каким-то причинам задержался в городе. Дед благоволил маме, и она без труда и с веселостью общалась со своим непростым и церемонным родственником.

Я любовался и гордился мамой, которая в отличие от очень многих людей не теряла естественности и обаяния в его присутствии. Все шло хорошо, и он был доволен своей невесткой. И тут все началось. Расслабившись от непринужденного общения, царившего за столом, я совершенно без задней мысли решил съесть дополнительный бутерброд с колбасой и взял его. Но дед не был бы дедом…

— Немедленно положи на место. Еще чего не хватало, объедаться на ночь!

Мама вздрогнула от неожиданности и во все глаза уставилась на него. Нужно сказать, что я никогда не жаловался родителям на сложности моего дачного существования, и дедов тон застал ее врасплох.

Я заметил ее смущение и, не желая раздувать конфликт, предпочел вернуть только что взятый бутерброд обратно.

— Петр Ксенофонтович, я не понимаю вашей категоричности. Никакой беды не будет, если Саша съест бутерброд.

— Нет, нельзя позволять ему нарушать режим диеты, и так он превратился в неподвижного увальня. Это ж надо — проигрывать в прыжки младшей девчонке вот столько. Жестом рыбака, выудившего рыбу небывалых размеров, дед показал размеры моего отставания от Таньки. Далее следовал его сокрушительный монолог, повествующий о длительной истории неудачного эксперимента с прыжками. Мама ерзала на стуле и смотрела на меня взглядом, полным любви, сочувствия и жалости. На деда же она поглядывала с оттенком недоумения, ужаса и смущения. Он разошелся и жаловался, что я нарушаю режим диеты и плыву по течению, вместо того, чтобы целеустремленно преодолевать препятствия, жаловался на недоработку по технике и недостаток воли и еще на бог знает что. В довершение всего он призвал маму жестко повлиять на меня и раз и навсегда выбить несобранность и слабоволие. Для убедительности он даже хотел вывести нас с Танькой во двор и продемонстрировать мое отставание.