Александр Гайдышев - Счастливая карусель детства

В нашей семье дядя Юра занимал совершенно особое место. Большинство во главе с дедом его любили, я его буквально обожал. Потомственный москвич из семьи творческой интеллигенции, берущей свои корни от духовенства, он очень отличался от всех нас свободой мысли, духа и поступков. Человек открытый и порывистый, дядя Юра врывался в нашу размеренную ленинградскую устоявшуюся жизнь как свежий радостный ветер. Одежда, манера общения, реакция на происходящее, излишняя эмоциональность — все было другим. Даже наш чопорный и церемонный дед в его присутствии, казалось, становился более веселым и открытым человеком. Папа тоже всегда с нетерпением ждал приезда своего московского родственника, который по совместительству являлся его лучшим другом.

Вторая же часть семьи под предводительством бабушки признавала его смутьяном, грубияном, самодуром, неряхой, плохо воспитанным человеком и еще бог знает чем. Но так как дяде Юре оказывал покровительство не кто-нибудь, а сам дед, бабушка предпочитала особо не распространяться насчет своего зятя. Она обсуждала его «незавидные» качества «за глаза» в обществе дочери, ищущей понимание и защиту от хамского поведения мужа, своей сестры — бабушки Ани, во всем с ней соглашающейся, и иногда Таньки, вечно витающей в облаках и желающей быстрее отвязаться от назойливых взрослых.

Никогда я не встречал таких одухотворенных людей, каким был дядя Юра. Он постоянно находил в окружающем мире элементы красоты и приходил в восторг от увиденного. Переживая счастливые мгновения эстетического экстаза, он пытался поделиться своим счастьем с теми, кто был рядом. Он пел оды красоте в разных ее проявлениях и эмоционально требовал того же от своего окружения. И вот здесь происходил водораздел: многие считали его странным, праздным, сумасшедшим, лунатиком, оторванным от жизни и прочее. Ничего они в нем не понимали! Самое смешное, что его не понимала его же собственная жена — моя тетя Аля, которая вечно придиралась к своему мужу по мелочам, в основном имеющим отношение к бытовым вопросам, и прерывала полет его души и мысли. Реагировал он болезненно и ожесточенно.

— Да что ж это такое??? Что ты ко мне со своими пустяками вечно лезешь, никакого проходу нет!!!

А тебе лишь бы в облаках летать, вон пепел на брюки упал, а тебе вечно пустяки.

— Да как ты вообще можешь обращать внимание на это, посмотри, какой закат на заливе. Это же просто невероятно!!! Он порывисто вскакивал, с досадой отходил от жены, но уже через несколько секунд его глаза снова начинали излучать счастье и радость. Опершись о сосну, он складывал руки в рамку, наводил ее на впечатливший его пейзаж и жадно поглощал созданную картину.

— Нет, ну вы посмотрите, какая красота, ведь это же чудо! Этого не может быть! Сделайте руки, вот так, и наведите туда, — он подбежал к нам и начал требовать, чтобы все мы следовали его примеру.

— Юра, вечно ты со своей ерундой цепляешься к людям. Как ты не можешь понять, что им это неинтересно! Пойдемте лучше домой, дедушка не любит, когда к чаю приходят не вовремя.

— Да ну тебя, вместе с твоим чаем!!! Это же надо такую глупость сморозить! Неинтересно!!! Да это самое прекрасное в жизни. Вечно ты все портишь! — Дядя Юра в отчаянии и с негодованием вглядывался в свою супругу и порывистым жестом дал понять, что она безнадежна.

— А ты грубиян, каких нет. Да еще ругаешься при детях. Вот, Танечка, расскажи потом бабушке про выходки твоего папы!

— Да что ж такое! Когда же кончится это безобразие!

Но «безобразие» не кончалось, а фирменная фраза «да что ж такое!» то и дело звучала в окрестностях нашей Зеленогорской дачи, когда тетя Аля, бабушка или бабушка Аня пытались ограничить и привести к общему знаменателю необъятную и стихийную натуру Дяди Юры. Справедливости ради нужно сказать, что он очень быстро отходил от негативных эмоций и никогда не держал зла на своих назойливых родственников. Но стоило им только опять оборвать полет его души, вклинившись со своими «земными» упреками и замечаниями, все начиналось снова.

— Мама, ну ты же видишь сама, как он общается, ну хоть ты ему скажи! Тетя Аля постоянно пыталась повлиять на своего мужа через бабушку, которую тот очень уважал и прислушивался к ее житейской мудрости. Но стоило только ей, заняв позицию дочери, начать поучать своего зятя, как он вспыхивал, взрывался и был совершенно неуправляем.

— Да что ж это такое! Мало того что Алька мне проходу не дает, так теперь и мамаша туда же! Что вы все лезете ко мне с вашей ерундой? Прямо бабий батальон какой-то! С оглушительными криками и жестикуляцией он выскакивал из-за стола, сметал стулья и выбегал во двор, оставляя своих учителей жизни с полуоткрытыми ртами и растерянными физиономиями.

— Ну что, мама, как повлиять на такого грубияна? Ничего не помогает. Тетя Аля, казалось, даже отчасти была удовлетворена. После очередного яростного демарша ее супруга она могла рассчитывать на полную солидарность со стороны большинства женщин нашей семьи. Приходилось признавать, что бабушка с ее «житейской мудростью» была беспомощна в деле «перевоспитания» зятя.

— Да, доченька, человек он грубый и сложный, я тебя понимаю.

А сам «грубиян» с сигаретой в зубах и горящими глазами совершенно уже забыл о только что произошедшем конфликте и с восторгом упивался природными красотами вокруг нашей дачи. Даже в самом обыкновенном он как никто другой умел находить красоту и питался от нее энергией радости.

— Санек, я знаю, я чувствую, что ты меня понимаешь! Посмотри, как удивительно ложится свет на эту березу!

Я кивал головой и смотрел на березу новыми глазами. Я никогда старался не спорить с дядей, даже если не мог разделить его восторгов. Тот радостный свет, который шел от него, зачастую был для меня намного прекрасней пейзажей и красот, вызывавших у него восхищение. Подлинная красота была именно в нем, а не в его благовоспитанных и приземленных учителях. Я не мог не любовался им и его живой реакцией на окружающий нас мир. Мы хранили молчание и долго смотрели на березу. Затем он находил что-то еще и указывал на это. Мне было хорошо и радостно с ним.

Танька же, унаследовав от него «витание в облаках», к моему удивлению, далеко не всегда разделяла радостную картину мира своего отца, но у нее был свой богатый внутренний мир, и дядя Юра знал и любил ее за это.

— Пойдем, выпьем чайку, а потом на залив.

Мы вошли на кухню, где бабушка с тетей Алей за столом продолжали обсуждать «неисправимого грубияна».

— Аля, налей нам, пожалуйста, чая, мы с ребятами прогуляемся до залива. — Дядя Юра, совершенно забыв о недавней ссоре, находился в приподнятом и радостном состоянии духа.