Наталья Парыгина - Двадцать лет

— Сейчас бы он с нами за столом-то посидел. Ты хорошо сейчас живешь, Зося?

— Хорошо.

«Зося, что я наделал, я твою пайку съел. Сначала отщипнул немного, потом — еще, еще, и не заметил, как все пятьсот грамм…»

— Дружно они жили, дочушка, вот как дружно… Он работать не мог, а по дому все старался ее заменить: и лучинок, бывало, наколет, и картошек начистит. А то нету ее долго — она часто в госпитале до полночи задерживалась — так он идет ее встречать. Ходит, ходит перед госпиталем, прямо как влюбленный мальчишка. Я аж завидовала. Мой-то в первый год погиб…

— Давайте споем, женщины.

— Зося, а ну-ка…

— «Подмосковные вечера».

— «Подмосковные» — потом. «Прощай, Москва моя родная…» Помнишь?

— Как не помнить? Каждый вечер пели.

— Майка, ты бы за гитарой сбегала.

Принесли гитару и стали петь песни. Все пели, а Катя только слушала: она не знала этих песен. Она смотрела на женщин, у которых была совсем другая, чем у нее, молодость, и какое-то новое, хорошее и грустное чувство рождалось в душе.

Катя думала, что вот пройдет еще двадцать лет, и у нее проглянут на лице морщинки, и забелеет в волосах седина, и позади останется большая сложная жизнь, где будет и любовь, и радость, и горе. И горе… И она, встретившись со своими теперешними подругами, будет что-то вспоминать и петь не знакомые молодым песни. Те же «Подмосковные вечера» или «Течет река Волга».

Когда стало смеркаться, все женщины пошли провожать Зосю Михайловну и Катю на автобус. Они еще и дорогой пели, теперь уже не военные, а современные песни, а потом, за рощей, шли без песен, разговаривали.

Солнце село. Полоска вечерней зари цвела на краю неба. Ветер пробегал по полю, и рожь колыхалась зелеными волнами, а впереди, над деревней, косыми серыми столбиками стелились по небу дымки.

— А пальто твое учительница долго носила, — говорила Майка Зосе Михайловне, — так в нем и уехала.

— Хорошее было пальто, по тому времени прямо замечательное.

— Не помог, значит, ему Крым?

— Не помог, — сказала Зося.

— Мне не кофта дорога, хотя и хорошая кофта, — говорила тетка Даша, держа Зосю Михайловну под руку. — Мне память твоя всякой кофты дороже.

— Вы приезжайте ко мне в лагерь, — приглашала Зося Михайловна. — В следующее воскресенье приезжайте. Купаться будем. У костра посидим.

— И приедем! — грозились женщины.

Автобус в этот раз подошел почти пустой. Зося Михайловна с Катей сели на переднее сиденье, так что видно было черную в сгущающихся сумерках дорогу.

— Вспомнила, — вдруг сказала Зося Михайловна, когда автобус тронулся. — Коростелев его фамилия. Гоша Коростелев.

— Кто это? — спросила Катя.

— Раненый у нас один был. Веселый очень. Гоша, Гоша, а фамилию я забыла. Только сейчас вспомнила: Коростелев.