Лев Трутнев - Живая душа

Окно зимовья чуть-чуть посветлело. С неохотой, со злом уходила морозная ночь из урманов. Теперь охотник начал готовиться в дорогу: проверил карабин, патроны, снаряжение, положил в заплечный мешок-понягу [32]еду и небольшой термос с горячим чаем, котелок… Не забыл он проверить и лыжи – основное средство передвижения в малоснежье. Это позже, когда в леса набьет сугробы и собаки не смогут бегать, снарядит охотник свой мото-снегоход – новую технику в промысле – и перейдет на добычу ловушками, а пока лучше лыж, подбитых камусом, ничего еще не придумали.

Подперев двери батожком, охотник вышел на утрамбованную возле зимовья площадку. Над тайгой повис свет, как бы раздумывая, опускаться ему в эти холодные заснеженные леса или нет. Там, наверху, возможно, и гулял ветер, а понизу стылый воздух был неподвижным, стерильно-чистым, остро-холодным, и тишина чутко сторожила укутанные снегом деревья.

Собаки ждали охотника, расположившись полукругом, и, когда он двинул лыжи по снегу, азартно устремились вперед.

Леса, леса и леса… На добрую сотню верст [33]в округе не только без человеческого жилья, но и без единой человеческой души. Жуть берет от одних мыслей об этом…

Долго и упорно шел охотник через пихтачи [34], пока одна из собак не подала голос. К ней устремились и все остальные, и тишина отступила, зазвенела собачьим лаем. Охотник снял с плеча карабин и заторопился на призыв своих верных помощников. Белку он заметил высоко, но маленькая пулька достала ее и там.

Солнце обметало краснотой макушки леса, небо поголубело, мороз подобрел – вверху потек короткий зимний день, а внизу, в сплошном хаосе заснеженных сучьев и валежника, еще прятались сумеречные тени.

Снова залаяли собаки, и снова бег до захлеба в морозном воздухе, до пожара в груди и ломоты в висках, притом глаз да глаз нужен, ловкая осторожность: случись чего – и никто не поможет, даже собаки. И так – весь день, к тому же охотник не только идет по лесным крепям, но и читает тайгу, отмечая в ней все мало-мальские изменения. А если повезет, если собаки наткнутся на след соболя, и вовсе не до отдыха, не до сна, не до знакомых троп. Уведет хитрый зверек туда, куда сроду не забредешь из любопытства или из расчета на весомую удачу. И выложатся за ним и охотник, и собаки, и добро, если не напрасно, а то и впустую пройдет та запарка: соболь малейшую оплошность человека или собак чувствует и уйдет, только моргни.

Промысловая охота – занятие не для слабых, а для отчаянных, опытных, знающих природу трудяг, и нет в тайге людей, равных охотникам-промысловикам, как нет кого-либо выше профессионала в любом деле. И не каждый человек может стать промысловиком – особые данные нужны: выносливость, смелость, доброта… Да и тайга не примет любого: в ней не заиграешь, не забалуешь. И именно охотник-профессионал никогда не убьет ненужного ему зверя, птицу, никогда не напакостит в природе, потому что без нее он безработный, а без работы человек жить не может.

К ночи, в сумерках, усталый охотник увидел свое зимовье и обрадовался: его ждало тепло и сладкий отдых.

Опять кружком расселись усталые собаки на утоптанной площадке возле зимовья. Охотник с трудом, с темными всполохами в глазах, нагнулся, снял лыжи, обстукал их друг о дружку и сунулся в сени. Холод метнулся вместе с ним в зимовье, нырнул под нары. Нырнули туда, на сухое сено, и собаки. Чувствуя, как отходит задубелое на морозе лицо, охотник снял карабин, мешок-понягу и расправил плечи. Показалось, что вместе со всем этим он снял и сковывающую его усталость. Забить печку дровами – минутное дело, и скоро буйные огоньки замелькали в круглых дырочках дверки. Приготовленное варево – и себе, и собакам – охотник тут же поставил на железку. Окна задернулись непроглядной темнотой, и хозяин зажег лампу. Весь запас продуктов и вещей он забросил в зимовье еще с осени, по чернотропу, часть вертолетом, а часть на лошади. Ведь жить ему в тайге не месяц и не два, а почти четыре, с редким выходом к людям.

Пока нагревалась печь, устаивалось тепло, охотник почистил карабин, расправил на пяльцах [35]добытые шкурки. Зверьков промысловик обрабатывал сразу в тайге, на месте, пока были теплыми. Они хотя и небольшие, а лишнюю тяжесть таскать ни к чему. Да и легче так их обеливать [36], качественнее, и собакам поддержка – тушки. На них еды не наносишься: в адском движении по чащобам и лишняя иголка в тягость.

С теплом пришли вкусные запахи еды. Ох как хочется в это время есть охотнику! Но всему свой черед: сперва надо накормить собак – верных помощников и друзей-защитников. С ними охотник не только делит все, но и разговаривает, и собаки по интонации голоса, выражению глаз, мимике, жестам понимают хозяина, а уж он их – тем более.

– Кто у нас сегодня отличился? – спрашивает охотник, намешав в тазе варево.

И к тазу подойдет только та собака, которая по общему признанию всех остальных и хозяина заслужила первенство в дневном промысле. И собаки, и охотник о том знают точно. Тут не схитришь. И лучшая на прошедший день собака ест из тазика одна, как говорят, до отвала. Ест и уходит под нары.

– Кто еще у нас здорово поработал? – снова спрашивает охотник.

Переглядывание, топтание на месте, и тогда хозяин, видя их замешательство, называет имя достойной. И она ест одна и досыта. А уж после подходят к тазу с едой остальные.

Садится за стол и охотник, ест спокойно, неторопливо, умеренно. Часть еды он оставляет на утро.

Ночь за окном густеет до земляной черноты. Даже ближних деревьев не видно. Пора на отдых. Раным-рано снова вставать, снова повторять привычное. Одно в этом деле неповторимо – сам промысел. Каков он будет на следующий день? Что ждет охотника в глухих таежных лесах? А не блеснет ли удивительной шубкой соболь? Ко всему надо быть готовым, даже к ночевке в тайге, на снегу, у костра.

Спят собаки, развалившись, кто пластом, кто на спине, дергаются, взвизгивают во сне. Гасит лампу охотник и лезет на нары, на мягкую постель. Он один на огромную округу. Но с ним верные помощники – собаки, без которых человеку в тайге не прожить.

Ночь течет за окном. Ходики отсчитывают время.

Нодья [37]горела ровно и тихо. Видно было, как от ее тепла медленно оседал снег на бровке ямы и парил сырой мох. Пахло листьями и багульником…

Кольша чувствовал это тепло, лежа в спальнике, на хвое. В таком же спальнике, ногами к его ногам, устроился отец, а где-то рядом свернулся калачом Буян – зверовой пес-лайка.

Сон захлестывал сознание, но, когда один бок припекало, юный охотник переворачивался и подставлял костру нахолодевшую сторону. Первый раз отец взял его на зверовую охоту, первый раз доверил ружье с пулевыми патронами, нужные охотничьи принадлежности. Это и радовало Кольшу, и тревожило…