Лев Трутнев - Живая душа

Из года в год, сколько он себя помнил, отец, едва устаивалась зима, уходил в лес на промысел лосятины и всегда возвращался с добычей. Еще в третьем или четвертом классе Кольша заикнулся отцу о браконьерстве и едва не схлопотал оплеуху.

– Тебя кормят, одевают и обувают – и молчи! – со злом выкрикнул отец. – Молоко на губах обсохнет, жизнь пожует – тогда и будешь давать советы родителю. И запомни: зверю все равно – с лицензией его хлопнут или без нее…

С тех пор Кольша в отцовские дела не совался. Да и в глухой их деревеньке, затерянной среди заболоченных лесов, все промышляли лосей без лицензий. Шло это испокон веку и считалось делом обычным. Вероятно, и деревня их выросла из удальцов охотников, забравшихся на поселение в такие дебри, где зимой по уши снегу, а летом не продохнуть от гнуса [38], где и хлеба негде сеять, и с сеном шибко не разбежишься. И если раньше деревня еще кое-как и кое-чем жила, мало-мальски держалась, то накатившиеся перемены и это малое смяли, лишь худосочные огороды да почти пустые леса-согры остались последними источниками пропитания в диком их крае…

Охотники вышли из дому в самый сон-час, во второй половине ночи, почти под утро, и шли задворками, вдоль изгородей, прячась от случайного глаза: время помяло и людей – доносчики в деревне завелись, завистники. Потом часа полтора они колесили по едва проторенным в снегу проселкам и только после этого стали на лыжи. Рассвет встретили в далеких глухих сограх – заболоченных, густо заросших кустарником лесах.

Кольша шел сзади, по готовому следу. Широкие лыжи, подбитые камусом, скользили легко, но на спине висел рюкзак со спальником и едой и ощутимо давил на плечи, и ружье добавляло весу. Был рюкзак и у отца, еще тяжелее, но отец держался в силе, а Кольша в свои четырнадцать лет эту силу еще не набрал.

Лыжню охотники торили или в лесу, напрямую, или вдоль опушки, под деревьями, чтобы сверху ее не было видно, – вдруг инспекция на вертолете появится! И Кольше казалось, что конца и краю не будет этому выматывающему движению. Лишь к середине дня охотники наткнулись на свежие лосиные следы.

– Бык, корова и теленок! – словно выдохнул отец, осмотрев взрыхленный копытами снег. – Как раз то, что надо, – быка я городским отдам за бензопилу, корову – себе на пропитание, а телка по родне раздадим…

– Их еще взять надо. – Кольша сутулился, подражая отцу, говорил неторопливо.

– Это оформим лучшим образом. – Отец, обычно строгий и угрюмый, едва заметно улыбнулся. – Ты только делай все так, как я скажу, а от нашего Буяна еще ни один зверь не уходил…

Весь день, не отпуская собаку с поводка, чтобы до поры до времени не угнать зверей в недоступные дебри, охотники пытались перехватить их накоротке, в удобном месте, обрезать, как говорят таежники. Однако звери двигались хотя и не пугливо, но ходко, и охотникам приходилось делать огромные круги, чтобы преждевременно не выдать себя чутким зверям.

На коротком привале охотники съели по куску холодного отварного мяса и запили его остывшим чаем.

Снега ослепительно белели. Таинственно мглились угрюмые согры. Ни ветра, ни какого-либо движения. Пустой лес и снег, снег…

К вечеру охотникам все же удалось обойти лосей. Когда, кольцом замкнув лыжню, они вышли друг другу навстречу, следов впереди не было.

– Всё, здесь они, в этой согре, и ночевать тут будут, – устало махнул рукой отец, снимая шапку. Пар шел от его густых слипшихся волос. – Давай искать для костра место, а то вот-вот стемнеет…

Невероятно тяжелым казался сам себе Кольша и едва держался на ногах, а когда рюкзак сполз с плеч, он едва не упал вперед – так занемели мышцы спины и ног.

Плотная еда и горячий чай из снеговой воды и вовсе начисто забрали остаток сил.

Юный охотник едва влез в спальный мешок, но еще долго шел по тихим пустым лесам, взрыхляя снег, долго ощущал лямки-удавки на плечах, холодный дух зимнего дня и острую жажду…

Кольше показалось, что он едва закрыл глаза, а отец уже толкал его в плечо:

– Вставай, пора! Разоспался, что лончак возле матки. Бок, поди, простудил левый.

– Не, я ворочался, – с трудом пошевелил языком Кольша – все сопротивлялось в нем пробуждению, предстоящей погоне за зверями.

Он стал потихоньку освобождаться от спальника, ощущая стойкий ночной холод.

– Надо успеть переход закрыть, – торопил его отец, – чтобы звери не ушли раньше нас…

Чуть-чуть посветлело небо, когда охотники, оставив у ночлега лишние вещи, тронулись в путь налегке: ружья да по десятку патронов, и всё.

Мороз жестко хватал за лицо, обжигал глотку. Только шустрый ход на лыжах согревал Кольшу.

– Сиди и сиди, – наказывал ему отец, когда они обогнули огромный лесной отъём, – как бы долго я ни блудил. Они обязательно на тебя выйдут: тут их переход. Бык сразу постарается увести Буяна в сторону – я его и достану. Выстрелы услышишь – приготовься: корова должна на перешеек двинуться. Подпусти ее поближе и бери спокойно. А как ляжет, не вставай и не выказывайся: телок не уйдет, если тебя не заметит. Бери и его, я подойду…

Кольша с некоторой тоской и тревогой слушал эти напутствия – легкая робость шевелила неустоявшийся охотничий дух, подкатывалась тонкая жалость к зверям.

– Может, теленка не брать? – Его ломкий голос дрогнул.

Отец обернулся:

– А у него без стариков шанса выжить нету: если охотники не возьмут голыми руками, так зверь какой придушит – волки или рысь. Или у тебя на этот счет особое мнение?

Кольша не нашелся что ответить и понял тщетность своей попытки подавить подступающую жалость: юный охотник уже знал, что расстаться с нею будет нелегко.

Отец исчез в сумеречном лесу, и стало до жуткого тихо. Сколько потребуется ему времени, чтобы обойти лосей и стронуть с места, Кольша не знал и даже головой тряхнул – так защемило сердце от одиночества и непонятной тоски. Он быстро нашел в патронташе пулевые патроны и зарядил ружье. Торопиться было некуда, и юный охотник медленно, сминая лыжами снег, не прямиком, а вдоль опушки двинулся к тому месту, на которое указал отец.

Небо над лесом однотонно серело. Привычные для глаза звезды на нем потухли, а леса все еще были наполнены пугающей чернотой. Трепетное безмолвие окружало Кольшу. Он знал, что до ближайшего жилья – их деревни – прямиком километров двадцать, а в других направлениях и того больше, и дух захватило от тех жгучих мыслей.

Светлой полосой открылась среди леса небольшая полянка, упиравшаяся в темные тальники. Вдоль нее стояли толстые и редкие березы, и возле одной из них Кольша остановился. Здесь же торчала из снега валежина, и он, сбросив лыжи, стал отаптывать подле нее снег, чтобы легче было двигаться, если придется стрелять.