Лев Трутнев - Живая душа

Раза два его больно клюнула в хвост самая ярая, самая толстая и взъерошенная ворона. Похоже, что она была старшей и командовала каждой атакой на лисенка.

Скоро еще несколько черных и серых ворон с торжествующим карканьем рассекли воздух над самой головой лисенка, и он бросил недоеденного суслика и побежал, увертываясь от твердых клювов. Теперь надо было спасаться самому. Со всех сторон – справа и слева, сверху и впереди – мелькали растопыренные перья вороньих крыльев, слышался скрипучий, резко бьющий в уши их крик.

Лисенок несся к тальникам, но хитрые вороны преграждали ему путь, пытаясь загнать звереныша в густую траву, где ему долго не пробежать. А выдохшегося, потерявшего силы щенка задолбить воронам было нетрудно. Лисенок тоже почувствовал смертельную опасность и повернул к родному кургану. Силе его неокрепших лап трудно было соревноваться с вороньими крыльями. Они летели играючи, трепыхались в зигзагах над щенком, и он стал выдыхаться.

Тут и открылся распластанный курган, черный, шелестящий пылью. Лисенок нырнул в одну из старых, сохранившихся нор и ушел в нее на прохладную глубину. Он притиснулся к затхлой земле и долго слышал недовольные глухие крики ворон, пока не задремал, сытый и утомленный. Во сне он снова бился в тесной клетке человека, убегал от злого пса из одного угла к другому.

– Ну ты и отмочил! – Рыжий осклабился. – Лисенок из-под носа убежал. Сказал бы кто – не поверил. Вот тебе и козырный пес!

– Не скалься! – Сутулый нахмурился. – Там коровы так натоптали – ноги сломаешь. Все время из этой болотинки пили, няши по колено. Видно, куда-то щенок сунулся с дури в продавленную нору, и мы его там законопатили, пока лазили…

Они сидели на скамейке подле палисадника, разомлевшие после бани, крепкого кваса. Долгий июльский день угасал, широко распластываясь жаркими отсветами по горизонту. Тихая прохлада выплывала из потайных мест, растекалась над изнеможенной зноем землей.

– Там ему и каюк пришел. – Сутулый глядел на темный островок далекой березовой рощи, одиноко стоявшей в степи.

– Сегодня обкашивал хлеба у развалин старой деревни и видел в лебеде двух лисят. – Рыжий гладил волосатую грудь, блестевшую медным отливом, широко развалив ноги в мягких тапочках. – Не иначе там где-нибудь логово есть. Бугров-то от бывших поместий не один десяток остался, и все дурманом [72]в рост человека забиты, самое место.

– Логово еще найти надо, да и щенята сейчас подросли, могут не пойти в нору. Они теперь в этих самых бурьянах куда надежнее спрячутся. – Сутулый все хмурился, все косил взглядом куда-то вдаль. Его полуобсохшие волосы темными патлами висели вокруг крупной головы. – Да и разговоры были про тот бугор. В совете спрашивали. Если сейчас зашевелимся с бульдозером, могут застукать и догадаться – не открутишься.

– Кто меня словит? – Рыжий выпячивал грудь. – Еще не нашлись такие! Я не мытьем, так катаньем бульдозер уведу и знаю когда.

– Не гоношись! – Сутулый обернулся. – Мы этих лисят осенью переловим. Как темные ночи станут, так и крутанемся на тракторе. И лучше будет: готовые шкурки – мех что надо.

– А инспекция? – Как только дело касалось чего-нибудь щекотливого, опасного, Рыжий всегда начинал артачиться.

– Какая нам инспекция на такой махине? Врубимся куда-нибудь в кочкару или на пахоту – пусть догоняют. На любой машине нас не взять, разве что на вертушке. Но их в инспекции пока нет…

В загоне вздыхала корова, отдуваясь от переедания, егозились овцы, не поделив что-то между собой. Пес лежал у ног хозяина, медленно водил ушами, словно понимал, что речь идет о чем-то касающемся его.

Все властнее подступала прохлада, все темнее становилось небо. Звездочки, как осколки золотого зеркала, рассыпались в мутной его глубине. Короткая летняя ночь накрывала степь.

Лисенок очнулся ото сна поздно. В далекое пятно выходного отверстия норы струилась вечерняя мгла. Было тихо и прохладно. Осторожно, с остановками, щенок стал подвигаться вверх. Прежде чем вылезти из норы, он долго принюхивался и особенно прислушивался. Кроме легкого и редкого стрекотания кузнечиков, лисенок ничего не уловил. Серые вороны, его недавние враги, наверняка уже спали в своих плетеных гнездах или на высоких деревьях лесопосадки. Даже их прожорливые птенцы, уже выпорхнувшие из гнезд, но еще державшиеся вблизи, не издавали своих унылых и хриплых криков.

Лисенок выбрался из норы, долго оглядывал степь. Спать в норе безопасно, но тесно и неудобно, поэтому его манили кусты тальников. Терпкий их запах долетал до разрытого бугра, и звереныш затрусил в том направлении, четко слушая вечернюю степь. Жарко и вкусно пахнуло возле знакомой межи, совсем близко от ивняков, и лисенок остановился, пошел, как по шнуру, на запах, мягко, по-кошачьи ступая в жидкую травку. Впереди темнел плотный полынный кустик, и из него шел аппетитный запах. Лисенок, не разглядев никого и не услышав, прыгнул в этот куст. С суматошным, пугающим трепетом оттуда рванулись в разные стороны маленькие, еще не успевшие опериться куропатчата, обдав тугим воздухом морду звереныша. Один из птенцов, попавший под лапу лисенка, бился в отчаянных попытках, стараясь вырваться. Щенок хватанул его за теплую головку…

Сытый и отдохнувший лисенок долго бродил по окрестным полям, вдоль тальников, изучая местность, надеясь встретить кого-нибудь из своих. Но никого он больше не встретил, кроме нескольких мышей, с которыми позабавился, совершенствуя свое охотничье мастерство, да нашел еще одну старую, заброшенную лисью нору, которую исследовал на всякий случай.

Теплая ночь тихо покоилась над степью, слабо мерцая звездами, горя заревой канвой по горизонту.

На рассвете, утомившись, лисенок ушел в тальники и там, найдя укромное место, залег на отдых.

Разбудил его грохот. Раскаты грома били прямо над ивняками. Шквальный ветер низко стелил тальники, а из-за них, темно и грозно клубясь, надвигалась грозовая туча, зло сверкая зигзагами молний.

Щенок видел грозу, знал ее неистовую водяную силу, но тогда он прятался в сухой норе, на сухой подстилке логова. До родного кургана было не так далеко, и лисенок, выскользнув из-под сухой валежины, побежал. Ему было страшно, но какое-то внутреннее ощущение тревоги гнало его к логову. Первые капли ударили в развороченный пыльный курган, когда лисенок, выдыхаясь из сил, нырнул в знакомый, расширенный им раньше отнорок и скрылся в нем. Грохот и шум дождя остались там, наверху. Даже сильный косой ливень не пробивался через изгибы норы к тому месту, где притаился щенок.