Аркадий Красильщиков - Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет

Перелистывал страницы дневника этого юноши с маленьким сердцем и большим желудком в поиске хоть каких-то эмоций по поводу смерти матери. Нашел наконец: «Льет дождь. Думаю купить сапоги. Грязь страшная. Страшно все надоело. Что сейчас бы делал с мамой? По существу, она совершенно правильно поступила – дальше было бы позорное существование. Конечно, авторучки стащили».

В дневнике Мур постоянно совмещает несовместимое. В этом есть какая-то странность, но и нечто зловещее: «Немцы прорвались к окраинам Киева, форсируя линию обороны. Конечно, Киев будет взят. Единственно хорошее – что есть кой-какие деньги. Это всегда пригодится».

Октябрь 41-го года. Георгию Эфрону удается попасть в осажденную, катастрофически пустеющую столицу. Он надеялся на финансовое благополучие, на деньги от продажи вещей матери и оказался прав: «Основное для меня дожить до продолжительного мирного периода без лишних физических и материальных потерь… Нужно сходить в баню. Деньги текут – по моей вине; я слишком много трачу на хорошую еду, пирожные, рестораны, но удержаться трудно – это реакция после Елабуги и Чистополя».

Нацисты любуются Москвой в бинокль. Паника, бегство. Эвакуируются банки, государственные учреждения. У Мура, ненавистника мещанства, свои обычные проблемы: «Сегодня получил паспорт с долгожданной пропиской. Я начинаю себя спрашивать, не будет ли эта прописка причиной какой-нибудь моей мобилизации. Если Москва должна быть взята, было бы глупо оказаться посланным под обстрел, в грязи, с перспективой возвращения пешком (если можно будет вернуться). Холод, ненужный труд. С другой стороны, я боюсь, что будут мобилизовать мужчин от 16 до 60 лет, когда немцы будут ближе к Москве, чтобы защищать город, который все равно будет взят. Как всего этого избежать?.. Посмотрим, как развернутся события, и постараться держаться от них подальше… Пока я считаю себя счастливым, что могу писать, что я хорошо одет, что я живу… Будущее мне готовит неисчислимые удовольствия и радости. Не стоит беспокоиться».

Он и не беспокоится, оставив в дневнике за 16 октября такую запись: «Коммунисты и евреи покидают город. И все время неустанно повторяется тот же главный вопрос: будут защищать Москву или нет. Хотя все утверждают, что Москву отдадут без боя, что не будет оборонительной осады, я же думаю, что, к сожалению, будет осада Москвы, и Москва будет защищаться… Я очень боюсь, что Москву будут защищать… Во всяком случае, в Москве все говорят об очень близкой оккупации Москвы немцами. Недаром бегут коммунисты и евреи».

Мур не бежит. Он не коммунист и не еврей. Он еще не знает, что в ходе «окончательного решения» рискует тоже попасть в жертвы геноцида: «по деду». Мур готов к приходу фашистов, и он не желает разрушения Москвы, как когда-то не желал разрушения Парижа: «Было бы сущим идиотизмом бороться за город, который все равно будет взят. Сегодня постараюсь найти хороший ресторан, чтобы поесть. Если какая-нибудь жратва осталась. Очень боюсь за Москву. Ведь “наши” готовы наделать глупостей, престижа ради». «Наши» в кавычках. Он готов к отказу от своей «советскости», к отказу от всего, что терпит поражение и грозит опасностью. Он готов к предательству себя самого: «Самое досадное – быть погубленным последней вспышкой умирающего режима». Что творится с памятью молодого человека? Всего лишь год назад он считал этот режим самым замечательным и перспективным, радовался новым советским республикам, мечтал о победе коммунистов во Франции. Старые дневники не уничтожал Мур. Они были перед ним, эти страницы, наполненные комплиментами в адрес большевистского режима. И вдруг эти кавычки! Впрочем, Мур закавычивает весь Божий мир, кроме: «Сегодня утром купил килограмм муки, коробку консервов (крабов) и 3 коробки вафель, из коих съел одну и собираюсь начать вторую – к чему хранить? Я хочу радоваться, и единственный способ это делать – хорошо питаться».

Впрочем, Георгий Эфрон радуется не только вафлям: «Немцы наступают через Таганрог на Ростов-на-Дону. В сущности, они замечательные. Что-что, а драться, вести войну и наступать они умеют. Этого нельзя отрицать». На этот раз Мур не верит пропаганде Кремля, он верит силе. Он «преобразует» свою лексику. Солдат Советской армии называет «красными», а фашистов «немцами». Георгий Эфрон решительно дистанцируется от всего такого, что привело его в СССР: «Держу пари, что красные не сумеют одержать решающих успехов даже на подступах к Москве… Опасно заявление, что оборонять будут “каждую улицу”, “каждый москвич должен стать солдатом” и т. д. На х… вас всех. Ни хрена не дам… Купил 1 кг. изюму, 1 кг. яблок».

26 октября Мур решает бежать из Москвы. Причины две: «вышло постановление, обязывающее все трудоспособное население выйти на строительство кольца оборонительных укреплений» и «учитывая то, что решили ожесточенно биться за город (строятся баррикады)».

Мур снова отправляется на восток, на этот раз в Ташкент. На «противоходе» неожиданное признание в дневнике: «И все время эта грызущая тоска по Парижу; во что он превратился, будет ли он когда-нибудь тем, чем был?»

Опять же, совсем недавно, он критиковал Дмитрия Сеземана за неспособность уйти от прежней жизни на берегу Сены, и вдруг тоска по Парижу «грызет» самого Мура. Впрочем: «Я абсолютно ни о чем не жалею, я знаю по собственному опыту абсолютную тщетность напоминаний о прошлом – напоминания эти раздирают сердце и ничего не дают. Я пустился в авантюру; пока я жив и “свеж”, я рассматриваю события, в которые замешан с объективным – скажу даже – “историческим” интересом почти равнодушного свидетеля».

Как быстро испарились «заблуждения» юности, патриотизм и эта самая «коммунистическая мораль». «Равнодушный свидетель» ставит точку: «Россия, в конце концов, абсурдная страна, а главное, очень грязная». Он сопротивляется по мере сил этой грязи: «Я потрясающе вычистил свои ботинки: всем грязнулям в зубы!!!» В чистых ботинках Мур движется дальше.

Его отношение к «буржуазному миру» тоже меняется: «Некоторые питают смутную надежду на английскую оккупацию, если Советы будут разбиты. В сущности, надо было бы, чтобы англичане заняли Баку. Многие вспоминают старую русскую аксиому, которой более тысячи лет: “Земля наша велика и обильна, но порядку в ней нет”, и все время повторяют, что русских заселили варяги и только таким образом русские стали народом единым, этнически и политически, в том смысле, что англичане должны были занять Россию, что Советская власть показала свою цену 16 октября… По правде говоря, я бы хотел, чтобы Англия заняла Советскую Азию. Это было бы здорово».

Тяжело в дороге. Медленно ползет поезд. Холодно, продукты на исходе. Бытие, как обычно, окончательно формирует сознание Мура: «Вот уж говенная эта страна Советская! Хотя мне кажется, что не только от Советов все эти непорядки, вся эта грязь, весь этот страшный ужас. Все эти несчастья идут от глубокой русской сущности. Виновата Россия, виноват русский народ, со всеми его привычками… Мне же на это решительно наплевать, лишь бы самому хорошо устроиться».