Олег Северюхин - У попа была граната

Так и сели – с одной стороны мы, с другой стороны они. Сначала продукты лежали порознь, но потом русское гостеприимство раскрыло хозяйкам рты и предложило угощаться, чем Бог послал, и что они приготовили в дорогу. Мужские рты как-то неуверенно предложили под это дело по рюмочке под закусочку и за знакомство.

В пути, как и в санатории, время бежит быстро, и отношения развиваются быстрее в четыре или в пять раз, нежели в условиях обычной жизни.

Уже за кофе создавалось такое ощущение, что в купе едут давние знакомые, собравшиеся вместе проводить отпуск. Благо разницы в нашем возрасте практически не было никакой.

Нина, как звали нашу попутчицу, была разговорчивой женщиной и достаточной острой на язык.

– Вы знаете, как мы познакомились? – спросила они, хитро сверкнув глазками. – О, это очень забавная история, и я думаю, она достойна того, чтобы кто-то и написал о ней.

Представьте себе зимний вечер, женщину разведенную, идущую в пустой дом, да еще работающую школьной учительницей, и вы поймете ее состояние и настроение после занятий в школе во вторую смену и неотвратимой необходимости готовить ужин и проверять тетради с сегодняшней контрольной.

Недалеко от моего дома в привокзальном поселке ко мне подошел мужчина примерно моего возраста, бывший интеллигентный человек в дорогом пальто, старой шапке, модных зимних ботинках и дня три не брившийся.

Взяв меня за руку, он сказал: – Пошли, – и повел меня в соседний подъезд. Я без слов пошла за ним, даже не пытаясь выяснить, что ему надо. В подъезде он меня банально и с чувством трахнул и ушел. А я стояла и думала, а что мне теперь делать? Кричать? Кому и чего? Пойти и рассказать всем, что меня трахнули в подъезде? Вы видели такую дуру? Во всяком случае, я жива и вреда моему здоровью нет.

На следующий день вечером он встретил меня возле моего дома.

– Что за наглость, – думаю я, – я не обязана вам ничем, и вы мне ничем не обязаны.

А этот тип и говорит:

– Вы меня извините, я вчера был так смущен, что не посмел представиться. (Ничего себе скромный тип!) Меня зовут Николай Иванович, я главный инженер завода в городе Энске, здесь оказался без денег и документов и в полубессознательном состоянии после того, как что-то выпил с попутчиками в поезде. И мне не к кому обратиться за помощью. К кому я ни обращался, все говорят: идите и проспитесь гражданин, главные инженеры крупных заводов по помойкам не шатаются. Помогите мне, пожалуйста.

И вот эта дура ведет этого человека к себе домой! Дома он у меня вымылся, побрился и превратился, вот полюбуйтесь, в довольно симпатичного мужчину средних лет с энергией много выше среднего уровня.

Созвонился со своим заводом, продиктовал мои данные и утром мы пошли в сберкассу получать деньги. Но спать я ему постелила в отдельной комнате.

А на следующий день он уехал, а еще через день позвонил, и звонил каждый день в течение целого месяца. А затем приехал и сделал предложение стать его женой. Он уже около года был вдовцом и жил один. Мы переехали к нему и живем вместе. А теперь представьте себе, если бы я закричала и позвала на помощь?

Она взяла мужа за голову, нежно поцеловала в губы, и спрятала свою голову на его широкой груди.

Как это у В. Высоцкого? «В ресторане по стенкам висят тут и там „Три медведя“, расстрелянный витязь, за столом одиноко сидел капитан» и снисходительно разглядывал представителей женской общественности города, зашедших вечером поужинать и послушать хорошую музыку.

Через столик от капитана сидели три женщины. Двоих пригласили танцевать из компании в уголке, а одна женщина, лет тридцати-тридцати трех, стройная, миловидная, с грустным, уставшим лицом сидела одна за столиком, совершенно не интересуясь тем, что происходило в ресторане.

Капитан был старомодно воспитан и не признавал современные сентенции об отношении к женщине, типа: «Пуля – дура, штык – молодец», и что, если женщина грустная – ее надо развеселить, если она не шевелится – ее надо расшевелить, если она бледная – стоп, встал и решительным шагом подошел к столику заинтриговавшей его женщины.

Остановившись перед столиком, слегка склонил голову к женщине, и тихо произнес:

– Разрешите пригласить Вас на танец.

Женщина подняла на него глаза, встала и пошла в центр зала.

Танцевала она хорошо, как бы слыша и не слыша музыку, видя и не видя партнера, чувствуя и не чувствуя поддерживающие и направляющие ее мужские руки.

Посторонний взгляд женщины не давал повода начать разговор о чем-то, хотя бы представиться и узнать имя партнерши, или вообще не говорить ни о чем. Поэтому капитан наклонился к уху женщины и сказал:

– Давайте уйдем отсюда.

Женщина подняла на него глаза и согласно кивнула.

Бросив на свой столик полагающуюся плату за довольствие и удовольствие, капитан пошел за женщиной в гардероб, по пути рассчитавшись с мэтром и за свою спутницу.

Выйдя из ресторана, они увидели, что пошел снег. Крупные снежинки тихо падали на тротуар, пролетая яркими точками в свете фонаря и становясь тускло-белыми в тени. Стояла неожиданная для прибрежной части города тишина. Не было ни одной машины, которая прошла бы сквозь эту тишину, расплескав ее по обочинам и обрызгав ею немногочисленных прохожих.

Взяв женщину под руку, капитан не мог найти слов, чтобы начать разговор о чем-то. Но его выручила женщина:

– Вы, знаете, я сегодня маму положила в областную больницу. Ей уже шестьдесят лет и врачи настаивают на немедленной операции на сердце. А она против. Мы с ней давно живем вдвоем. Папа умер пять лет назад, и тоже сердце.

Папа был вашим коллегой, и нам приходилось переезжать с одного места службы на другое место, а у мамы было больное сердце. Папа допоздна работал на своей работе, но успевал ухаживать за мамой, и я по мере своих сил помогала ему. А сейчас я осталась одна.

Когда я уходила из больницы, мама плакала и говорила, что это она виновата в том, что умер папа, что я до сих пор не замужем, и что мы видимся в последний раз, и что мне надо устраивать свою жизнь, поэтому я и пошла с подругами в этот ресторан.

Она рассказывала о том, как она училась в школе, как папа и мама вывозили ее на речные прогулки на теплоходе, как они переезжали с квартиры на квартиру, какие забавные случаи происходили с нею институте, как выходили замуж ее подруги, как трудно протекала болезнь мамы, и еще что-то интересное.

Ее лицо то становилось веселым, то его покрывала тень, то слезы набегали на уголки глаз, и она смахивала их кончиками длинных пальцев.

Капитан понимал, что женщине не с кем было поговорить, некому было открыть свою душу, рассказать о том, что наболело на сердце. Настоящих подруг у нее не было, а были те, кто подбирал то, что находилось с ней рядом. Поэтому и он улыбался вместе с ней, и становился грустным, а иногда успокаивающе прижимал ее локоть к себе.