Ингомар фон Кизерицки - Деловое общение, или Школа жизни

А я — я добился освобождения от спортивной гимнастики под предлогом, что упражнения на перекладине или брусьях чреваты опасными травмами. Учитель гимнастики Йоггерс долго и настойчиво внушал мне, что спорт — это сделка между телом и духом, комбинация, обещающая в будущем приносить постоянную прибыль; я же прямо ему заявил, что боюсь, как бы спортивные снаряды не нанесли непоправимых увечий моим половым органам. На педсовете, когда зашел разговор о моем решительном отказе заниматься гимнастикой, все очень удивлялись этой фразе, поскольку не представляли, где я ее подхватил. Я не отличался особым прилежанием, и ни у кого не возникло даже мысли о том, что ради такого случая я мог заглянуть в справочник. Это случилось, когда на горизонте уже маячила угроза последнего сочинения перед окончательным выведением годовых оценок, от которых зависело, останется ли кто-то на второй год. Платтелю пришла в голову плодотворная идея: основать временное сообщество с четко очерченной целью. Вы только вникните, сказал он, каждый из нас что-то умеет, и некоторым что-то удается лучше, чем другим. Значит, те, кто в совершенстве знает какой-то один предмет, должны поддержать отстающих. Такого рода сделки иногда называют компенсационными, или бартерными: например, Манкопф хорошо разбирается в математике (наш учитель, родом из Вены, ставил ударение в этом слове на втором слоге), значит, мог бы много чего взять на себя; тогда как К. (это был я) хорошо пишет немецкие сочинения. Если мы соответствующим образом распределим нагрузку и каждый великодушно предоставит свои способности в распоряжение коллектива, успех нам обеспечен.

Ну как, закончил свою речь Платтель, по рукам? Вспомните, в мире детективных романов встречаются куда более крутые мошенничества, в сравнении с ними все это яйца выеденного не стоит. Дело, конечно, осуществимое, пробормотал Манкопф, но лично его беспокоит прежде всего интерпретация стихотворений. Да брось, это же детские игрушки, вмешался я: нужно только выписать все существительные и потом прилагательные; пересчитай их и посмотри, что к чему относится, и ты всегда будешь точно знать, где прячется так называемое «лирическое я» и о чем оно вещает. Тут Франтишек брякнул, что ему жутко интересно, успел ли кто-то из нас — помимо Федермана — попробовать прелести красотки Нади.

Платтель вздохнул и признался, что заплатил пять марок за поцелуй. Когда ее целуешь, поделился он своим впечатлением, она держит глаза широко открытыми, как, судя по рассказам, поступают зайцы-русаки, когда спят, — и от этого становится не по себе. Мы кивнули, выражая согласие с его мнением, и спросили, какими были ее губы на вкус. Как абрикосовая жевательная резинка, ответил Платтель; и, сделав паузу, уточнил, что сама по себе идея у Моля классная, вот только чувственности почему-то маловато. Тогда сам Франтишек мечтательно поведал нам, как один раз за марку трогал Надю под коленкой; наверное, из-за того, что он видел ее глаза не вблизи, а в некотором отдалении, он страшно распалился и уже воображал себя ее преданным слугой; но все его возбуждение мигом улетучилось, когда брат и сестра начали делить между собой полученную от него двойную плату (за перерасход времени на четверть минуты) — разумеется, в пользу бессердечной сестры. Наступит день, и она тоже в кого-нибудь втюрится, сказал Манкопф; тогда Молю, хочет он того или нет, придется от нее отцепиться.

На этом мы оставили Надю в покое — пусть себе и дальше сидит на своей скамейке в парке — и перешли к обсуждению того, какую тему для итогового сочинения выберет Форманек, известный любитель Гёте; Гёте, во всяком случае, мы проходили очень основательно. Правда, Форманек мог предложить и весьма неприятные вопросы. Подсунул же он нашему параллельному классу — хотя сам ненавидит немецкий экспрессионизм — то еще заданьице: анализ стихотворений Августа Штрамма; он вообще предпочитал коварные темы, типа прошлогодней: «Структура диалога в балладе Гердера „Эдвард“». Д-р Форманек был угрюмым и низкорослым, стрижен ежиком, с глубоко посаженными глазами; он страдал (в легкой форме) болезнью Бехтерева, а немецкий преподавал, по его словам, «как первый иностранный язык». К ученикам он испытывал своеобразный комплекс любви-ненависти. В тот памятный день он, прихрамывая, вошел в классную комнату, серьезно посмотрел на нас и написал на доске тему сочинения. Гёте иногда использует слово Geschaft (дело, занятие, сделка) и в значении «работа». Проинтерпретируйте его фразу из романа «Годы странствий Вильгельма Майстера»: «Счастлив человек, если для него дело ( Geschaft ) становится любимой куклой, с которой он просто-напросто играет, забавляясь тем, что его состояние вменяет ему в обязанность»; или другую: «К делам нужно подходить абстрактно, а не по-человечески — со склонностью или отвращением, со страстью или как бы из милости; тогда и сделаешь больше, и скорее со всем справишься».

Боже мой, прошептал сидевший рядом со мной Платтель, ну и дерьмовое задание. Форманек услышал, но ничуть не рассердился, а посоветовал, чтобы мы проверили обе сентенции Гёте на жизненных примерах и, может быть, привлекли еще кое-какие понятия — скажем, «честолюбие», или «деятельность», или даже «удовлетворение»; потом останется составить хороший план, и дальше все пойдет как по маслу. Он усмехнулся, поудобнее устроился у стола, закинул ногу на ногу и погрузился в чтение книги под названием «Рембрандт как предприниматель». Одной воли, изрек он, не поднимая на нас глаз, еще недостаточно, чтобы успешно действовать. Мы тупо уставились в пространство. Я украдкой оглянулся. Красавчик Федерман, будущий миллионер, сосредоточенно посасывал колпачок авторучки и считал водяные подтеки на потолке. Ангелина, сидевшая передо мной, быстро-быстро строчила что-то на черновике; она всегда составляла фантастические планы, но никогда не умела ими воспользоваться. Платтель, мой сосед по парте, со стоном в третий раз выводил на первой странице слово «План». Потом сумел-таки внутренне собраться — это было заметно по его задвигавшимся челюстям — и с помощью ключевых слов (подобранных, так сказать, из подручного материала) наметил линию дальнейших рассуждений: счастье, дело, кукла, игра — подходить к ним абстрактно, а не по-человечески; тогда успех гарантирован. После этого обнадеживающего начала бедный Платтель, не особенно сильный по части сочинений, растерянно воззрился на свою цепочку существительных, не зная, что с ними делать дальше. Потом решительно выделил оба наречия, обведя их шариковой ручкой. Мне тоже так сразу ничего не приходило в голову по поводу гётевских деловых советов; поэтому я попытался успокоиться и сконцентрироваться на вещах посторонних, которые тоже могли привести к цели — непонятно только, к какой.