Екатерина Гракова - Все больны, всем лечиться

Нет, я не жалел тебя, Траст. Я просто хотел, чтобы ты поскорее стал самим собой. Здоровым человеком, который готов ответить за проступки. Поэтому и только поэтому я позвонил в больницу и вызвал доктора. Когда он пришёл, я остался в комнате, но старый врачеватель меня не видел. Зато меня видел ты. Видел и смеялся.

Худой, как трость, я появился на пороге дома, где не был восемь лет.

Восемь лет, подумал я, Даагаст не трогал меня. Чего он ждал? Что я исправлюсь? Что застрелюсь прежде, чем он пошлёт свою шестёрку?

Где же пёс? Где Марни, дворняга, которую приручила Лисабет? Бывало, едва заслышав шаги по гравиевой дорожке, он с лаем выскакивал из-под крыльца, и тогда гость, если он впервые приходил сюда, пугался до мокрых штанов.

Неужели он…

Я оглянулся.

За забором стоял щипальщик. Он смотрел на меня внимательно и долго, и я не смог вынести его взгляд.

Подожди ещё немного, дружище. Мне тут кое с чем надо закончить.

Дверь открыла Лисабет. Когда наши глаза встретились, она глухо вскрикнула и захлопнула дверь.

Я позвонил снова.

Потом ещё раз.

И ещё.

Я стоял на дороге и смотрел ему в спину. Когда он обернулся, я увидел своё отражение в его глазах.

Он больше не боялся меня, и это было хорошо. Это значило, что скоро он будет готов встретиться не только со мной, но и с моим повелителем.

Я не стал ломать дверь – не для того пришёл. Вместо этого я зашёл слева и проник в дом через чёрный ход. Забыла ли Лисабет запереть его или оставляла мне шанс?

Я нашёл её на кухне.

– Убирайся, Траст, – сказала она, не поворачиваясь.

– Я не могу.

– Помочь тебе?

– Через день или даже сегодня я умру, Лисабет, так что дай сказать.

Она повернулась ко мне. Её глаза были полны злости и слёз.

– А почему ты ещё жив, Боген? – спросила она. – Мой отец мёртв, мой сын мёртв, даже мой пёс и тот мёртв, а ты, человек, предавший нас всех, всё ещё жив. Умрёшь сегодня или завтра? Мне плевать, Траст, мне давно на тебя плевать.

– Я знаю, Лисабет.

– Так какого дьявола ты пришёл? Извиняться? Мне не нужны твои извинения. Ими не вернёшь мою семью. Ими не вернёшь мне Дэвона. Если ты хочешь предложить мне деньги…

– Я хочу купить эту землю.

Даагаст, как же я смеялся! Он хочет исправить то, что натворил восемь лет назад, хочет улизнуть от меня через прощение этой женщины, хочет сделать так, чтобы вина обернулась заслугой! Ха-ха-ха!

Ну, давай, пробуй, Траст.

Она не поверила. Да и я не поверил бы, если бы предложил это кому-то пару недель назад, не поверил бы своим ушам, подумал бы, что тронулся умом, не иначе.

– Зачем? Что это изменит?

– Ты перестанешь принадлежать городу, будешь принадлежать самой себе.

– Или тебе?

– Нет. Я перепишу землю на тебя, едва она станет моей.

– У тебя нет столько денег.

– Есть. Я начал копить деньги с того самого момента, как продал вас.

Лисабет заплакала. Моё сердце сжалось.

Теперь я жалел, да, теперь жалел. Не боялся ни щипальщика, ни Даагаста, но жалел, что оказался такой сволочью.

Я отправился к главе города и выложил перед ним такую стопку банкнот, что он сперва решил, будто я хочу купить его самого.

– Мне нужна земля в вашем городе, – сказал я.

– Какой именно участок вас заинтересовал? – спросил глава. – Поживописнее или поудалённее?

– Я хочу землю Лисабет Крос.

– Эта земля очень дорого стоит. На ней ещё живут.

– Я знаю. Поэтому она мне и нужна.

Глава откинулся на спинку кресла.

– А что будете делать с жильцами? Прогоните или станете сдавать им дом? Я спрашиваю потому, что город должен знать, останутся ли у него рабочие руки.

– Восемь лет назад я продал городу эту землю вместе с жильцами, тогда их было четверо.

– Четверо?

– Трое людей и пёс. Теперь осталась в живых только Лисабет. Что случилось с остальными?

В кабинете главы невыносимо пахло сигарами. Я сидел в дальнем углу и любовался подопечным. Если так пойдёт и дальше, его ценность возрастёт до того, что Даагаст решит сам прийти за ним.

Дай мне довести дело до конца, мой повелитель. Я видел его испуганным, видел бегущим, видел больным и выздоравливающим, но теперь я вижу его надеющимся и хочу, чтобы именно мои клыки вонзились в его плоть. Я доставлю тебе его душу целёхонькой, обещаю.

– Пожар, – коротко сообщил глава. – Дом горел, мальчишка был внутри, старик тоже, а пёс, наверное, спал под крыльцом. Восточная часть дома рухнула. Никто не спасся. Может, им и могли бы помочь, но мужчин вокруг не было. А что могут старухи, живущие по соседству? Причитать? Вот они и причитали, пока эти трое горели…

– Довольно, – оборвал его я. Горло сжимал спазм. – Заключаем сделку.

– За живых ещё приплатить придётся.

– Сколько?

– Две тысячи.

Я вытащил портмоне, высыпал всё, что в нём было, на стол, не пересчитывая придвинул главе. Тот пересчитал.

– Тысяча девятьсот восемьдесят. Не хватает.

– Всего-то двадцатки.

– Для кого-то и двадцатка деньги.

– А если я скажу, что плачу собственной жизнью?

– Это как? – заинтересовался глава.

– Продаю себя вам.

– За двадцатку?

– За двадцатку. Делайте со мной что хотите, только продайте эту землю.

Глава с минуту пытал меня взглядом.

– Странный вы, Боген. Зачем вам тогда земля, если она через вас снова городу принадлежать будет? Только деньги потратите.

– Это уже моё дело – зачем. По рукам или как?

– По рукам.

Он выписал бумагу о покупке земли и велел мне идти к секретарю.

– Не уезжайте из города, Боген. Теперь вы наш.

От секретаря я пошёл к нотариусу, которому тоже продал кусочек себя (я не стал говорить ему, что этот кусочек уже принадлежит главе). Потом вернулся к дому Лисабет.

Она как раз собиралась уходить. Увидев меня в дверях, остановилась.

Я протянул ей бумагу.

– Теперь эта земля твоя, Лисабет, а ты свободна.

Она посмотрела на бумагу, посмотрела на меня и спросила:

– Дорого я стою, Траст?

Я хотел сказать что-нибудь вроде «один паршивый щипальщик», но промолчал. Щипальщик был отнюдь не паршивым, да ещё и не один – за ним стоял Даагаст.

– Где их могилы? – спросил я вместо этого.

Я пошёл за ним. Женщина долго не пускала его, но он настоял на своём. Мне начинал нравиться этот человек.

Прости меня, мой повелитель, но это правда. Признающий вину достоин уважения.

– Я вижу тебя, – сказал я ему, не оборачиваясь и не останавливаясь.

– Я знаю, – был ответ.

Мы вместе обошли дом.

Три холмика, три таблички. Три могилы посреди сада, что был когда-то ухожен и хорош, а теперь зачах и порос травой. Я смотрел на них, читал надписи и вспоминал тех, кто лежал в земле. Если бы я не продал землю вместе с ними, были бы они живы?