Стефан Цвейг - Оплаченный долг

Дорогая моя старушка Эллен!

Знаю, ты сильно удивишься, получив от меня письмо после длительного перерыва. Наверно, я не писала тебе пять или шесть лет. Думаю, последнее мое послание было поздравительным — когда твоя младшая дочка вышла замуж. На этот раз повод для письма совсем неторжественный и, возможно, покажется тебе странным. Мое желание написать — удивительное, именно с тобой я хочу поделиться впечатлениями об ошеломляющей встрече. То, что я хочу рассказать, я могу рассказать только тебе одной. Только ты одна сможешь понять.

Непроизвольно дрожит перо, когда я пишу тебе. Пишу и чуть-чуть посмеиваюсь. Не говорили ли мы друг другу, пятнадцатилетние, шестнадцатилетние, неоднократно: «Только ты поймешь меня»? — взволнованные девочки, сидя за партами или возвращаясь домой, посвящали друг друга в свои детские тайны? И не поклялись ли торжественно тогда в наше «зеленое» время рассказывать друг другу все мельчайшие подробности, касающиеся некоего человека? Все это было много лет назад, но то, в чем мы однажды поклялись,— незабываемо и должно сохраниться. Ты убедишься, что хотя и с запозданием, но я держу свое слово.

Дело было так. Этот год был для нас очень тяжелым и напряженным. Мужа назначили главным врачом большой больницы в Р., я должна была проследить за нашим переездом. Как раз в это время дочка со своим мужем уехали по делам в Бразилию и оставили нам троих детей, которые один за другим переболели скарлатиной, и я их выхаживала. А тут еще скончалась моя свекровь. Все — одно за другим. Я подумала сначала, что эту дикую нагрузку храбро выдержу. Но каким-то образом моя усталость все-таки проявилась, так как однажды муж сказал, посмотрев на меня внимательно:

— Думаю, Маргарет, тебе следует сейчас, после того, как мы поставили детишек на ноги, что-то сделать и для себя, заняться своим здоровьем. Ты выглядишь скверно, очень устала. Две, три недели вдали от города в каком-нибудь санатории — и ты вновь почувствуешь себя хорошо.

Муж был прав. Я была совершенно измотана. Иногда, когда нас посещали гости, а по положению мужа нам приходилось тратить много сил на представительство, и когда мы сами делали визиты, я уже после часа таких приемов не понимала, о чем говорят, все чаще и чаще забывала простейшие хозяйственные вопросы, а утром мне очень трудно было подниматься с постели.

Ясным, профессиональным взглядом врача муж быстро установил мою физическую и духовную усталость. Чтобы излечиться, мне требовалась только пара недель спокойной жизни. Четырнадцать дней не думать о кухне, о стирке, о визитах и визитерах, не обдумывать ежедневно домашние хозяйственные дела, четырнадцать дней быть одной, наедине с собой, не быть матерью, бабушкой, не ведать домашним хозяйством, не быть супругой главного врача больницы. Моя овдовевшая сестра могла приехать к нам на время и заменить меня по хозяйству. Не было более никаких оснований пренебречь советом мужа, и впервые за двадцать пять лет нашей совместной жизни я могла уехать из дома. Да, я рада была этой идее и с некоторым нетерпением ждала свежей перемены, которая мне представлялась. Только один пункт предложения мужа я отклонила — лечение в заботливо выбранном им хорошем санатории, с владельцем которого он дружил с юных лет. Не хотела санатория я потому, что там опять могли оказаться знакомые люди, с которыми следовало бы вести светские разговоры, совершать ненужные мне коллективные прогулки. Я же хотела только побыть четырнадцать дней наедине с книгами. Четырнадцать дней без телефона и радио, долгий, никем не нарушаемый сон, прогулки наедине с мечтами. Четырнадцать дней там, где никто и ничто меня не потревожит. Я, если можно так сказать, неосознанно на протяжении многих лет ни о чем не мечтала так сильно, как о полной тишине, о полном покое.

И тут мне вспомнилось о первых годах моего замужества, о Больцене, где муж практиковал как врач-ассистент. Там я однажды провела три часа в маленькой, затерянной в горах деревушке. На крошечной базарной площади напротив церкви стояла сельская гостиница, какие обычны в Тироле: плоский участок земли, выложенный большими тесаными камнями, на нем построен первый этаж под широкой, нависающей над строением крышей с обширной верандой, и все это было в зарослях багряных виноградных лоз, которые тогда, осенью, своей прохладой окутывали весь дом. Справа и слева от гостиницы жались друг к другу, словно верные собачки, маленькие домишки с просторными амбарами. Само же здание гостиницы стояло с открытой грудью под легкими облаками осени и смотрело в бескрайнюю панораму горы.

Я мечтала тогда о подобной маленькой гостинице и потому стояла перед ней как зачарованная. Ты, конечно, знаешь: когда из вагона поезда, путешествуя, видишь привлекательный дом, то внезапно у тебя возникает мысль, ах, почему живешь не здесь? Здесь можно было бы быть счастливым. Я думаю, каждому человеку иногда такая мысль приходит в голову. А когда долго смотришь на дом с тайным желанием, что в нем ты могла бы быть счастливой, тогда возникает духовная картина этой жизни.

Цветущие кустарники росли перед окнами и на деревянной галерее первого этажа гостиницы, где тогда, словно многоцветные флаги на ветру, развевалось стираное белье и на голубых и желтых оконных ставнях в середке вырезаны были маленькие сердечки, а на верхней точке фронтона свито гнездо аиста. Иногда, когда сердцу было беспокойно, вспоминался мне этот дом. Пожить в нем хоть день мечтала я как о чем-то невозможном.

Не был ли сейчас самый удобный случай, думала я, исполнить полузабытое желание? Не было ли самым правильным поселиться с переутомленным организмом в этом разноцветном доме на горе, в этой гостинице, лишенной всяческих докучных удобств нашего мира — телефона, радио? Пожить там без гостей, без обязательного следования каким-либо светским обычаям. Стоило мне только вызвать в памяти этот дом, как я тотчас же чувствовала воздух, пахнущий горной зеленью, слышала дальний перезвон колокольчиков стада коров. Даже эти воспоминания были уже первым глотком бодрости и здоровья. Это была одна из тех мыслей, которые без причины могут нас смутить, но лишь ненадолго, мысль, спровоцированная тщательно скрываемым желанием. Муж, который не знал, как часто я думаю и мечтаю об этом однажды увиденном доме, сначала немного посмеивался, но затем обещал мне все узнать о нем. Ему ответили — все три номера гостиницы пусты, и я могу выбирать любой из них, который мне понравится. Тем лучше, думала я, никаких соседей, никаких бесед, и выехала с первым же ночным поездом. Следующим утром на легкой крестьянской одноконной бричке с маленьким чемоданчиком мы медленно отправились на гору.