Елена Мищенко - Через Атлантику на эскалаторе

Дядя Миша принимал активнейшее участие в выставках 20-30-х годов, которых тогда было очень много. Это были выставки секции ИЗО Всерабиса, выставки рисунка и гравюры, выставки «По селам, местечкам и городам Украины», выставки Киевского АРМУ (Ассоциации революционного искусства Украины), АХЧУ (Ассоциации художников Червоной Украины) и многие другие. Сейчас, листая старые каталоги этих выставок, я все время натыкаюсь на его фамилию.

Война застала его пожилым человеком и забросила в Киргизию, во Фрунзе, где он работал как простой школьный преподаватель рисунка. Он часто жаловался:

– Школьники меня не слушаются. Я не понимаю по-киргизски. Кроме того, им нечем рисовать, у них нет красок, у меня их тоже нет. Что я могу сделать? Я им рисую мелом на доске и карандашом на плохой бумаге. Они предпочитают увлекательные уроки истории. Они называют меня Пипин Короткий, и при этом говорят, что был такой крупный исторический персонаж. Я подозреваю, что они намекают на мой рост.

Он возвратился в 1944 году в Киев, где его ждала большая трагедия. Дом Гинзбурга был разрушен до основания, и ни одной его картины из довоенного периода не осталось. Пришлось начинать с нуля в достаточно пожилом возрасте. И он создал великолепную и довольно трагическую серию, посвященную нашему городу. Это была серия акварелей «Разрушенный Киев», написанных с натуры. Их пообещали издать, но так и не издали, их пообещали закупить, но так и не купили. В его жизни были и светлые моменты – в 1945 году ему присвоили звание профессора и поручили руководство кафедрой рисунка и живописи в строительном институте.

Но благополучие в нашей стране таких художников, как он, не могло быть долгим. В период борьбы с космополитами за него взялись в Союзе художников. Обвинить его в космополитизме было очень трудно, и ему приклеили ярлык формалиста, хотя его живопись была явно реалистической, и исключили из Союза художников. Правда, в период оттепели в начале 60-х его опять восстановили.

Жил он в коммунальной квартире на улице Большой Житомирской в одной небольшой, но очень высокой комнате в старом доме. Стены комнаты были увешены картинами вплотную друг к другу, без зазоров. Жил он очень бедно, так как закупочные комиссии музеев боялись приобретать картины профессора-формалиста, и, если бы не помощь моего отца, ему бы пришлось совсем плохо. Его музей был в его комнате, которую посещали наиболее преданные ученики, многие из которых стали уже маститыми.

Мой отец в молодости тоже думал отправиться на учебу в Петроград, но в это время, в 1918 году, открылся Киевский архитектурный институт, куда он тут же поступил и в 1925 году закончил образование уже в реорганизованном Киевском художественном институте. Ему присудили золотую медаль, которую не дали, и он получил право на зарубежную поездку, куда его не послали. Зато его диплом отправили на конкурс проектов Госпрома в Харькове, и он был премирован. Это было очень почетно, когда его фамилия появилась в печати рядом с именами таких корифеев, как Серафимов, Щусев, Фомин. Он поехал в Харьков на строительство Госпрома. Должности для него не нашлось, и он начал работать в проектной группе волонтером. Вскоре его приняли в эту группу. В дальнейшем его оставили в Харькове, который был тогда столицей, и он там много проектировал, строил и участвовал во всевозможных конкурсах, возглавил кафедру архитектуры.

Отец в это время был апологетом конструктивизма и одним из основателей харьковского авангардного журнала «Нова генерацш», о чем ему весьма часто напоминали во время борьбы с космополитизмом. В Харькове он возглавил Товарищество современных архитекторов. После строительства здания ЦК КПУ и особняков для членов правительства он стал придворным архитектором, и ему поручили проектирование правительственного санатория «Украина» в Гагре. Проект был настолько удачным, что туда ездило отдыхать все высокое начальство. Огромная фотография этого санатория висела в приемной Московского дома архитекторов, под ней было написано название санатория и автор – лидер конструктивистов, первый президент Академии архитектуры Виктор Веснин. Как писал архитектуровед Виктор Чепелик, отец говорил, что «ему было приятно, когда его работу приписали именно Веснину, потому что, так или иначе, это означало признание». Можно себе представить, как ему было горько узнать о таком «признании»! Однако внешне отец никогда не выдавал своего раздражения по поводу несправедливостей, относящихся к его деятельности. Может быть, это его спасло в свое время. У него был достаточно мягкий характер. Он имел завистников, но не имел откровенных врагов. Он был одним из наиболее молодых профессоров в архитектуре.

Его высокопоставленные заказчики: Косиор, Постышев, Петровский, и их команда, начиная с 1937 года, стали постепенно исчезать. Снаряды ложились все ближе и ближе. Но каким-то чудом Бог миловал, его не посадили. Зато пришлось полностью перестраиваться, как это делали все архитекторы огромного Советского Союза. Архитектура повернула на 180 градусов в сторону псевдоклассики.

Отец отмалчивался, спасаясь от новых активных партийных нуворишей. Но они о нем не забыли и при первой же возможности вспомнили все его грехи. На него обрушились, несмотря на то, что он единогласно был избран членом-корреспондентом академии.

Кампания началась в двух направлениях. Весной 1949 года, отмеченного борьбой с космополитизмом, в большом зале Дьяченковского здания на бульваре Шевченко собрали весь архитектурный факультет и устроили большое шоу. В президиуме сидел парторг Шлаканев и другие руководящие лица, в зале сидело триста студентов, а их учителя-профессора должны были выступать и каяться в своих грехах 20-30-х годов, связанных с конструктивизмом и буржуазным космополитизмом. Отца попросили покаяться первым, за ним каялись ведущие наши архитекторы и преподаватели: И.Ю. Каракис и В.М.Онащенко. Отца сняли с руководства кафедрой.

Еще решительнее эта кампания проводилась в Академии архитектуры. Начало положил парторг Академии. На заседании президиума он громогласно заявил, что не желает сидеть в одном зале с беспаспортным бродягой. Мой отец (беспаспортный бродяга – он же профессор, он же член-корреспондент академии) сидел по ночам и писал письма в ЦК с перечислением своих достижений и заслуг перед архитектурой Украины. Письма оставались без ответа. Через полтора года отец снова возглавил кафедру, но уже с приставкой и.о. (исполняющий обязанности). Этот же принципиальный парторг академии впоследствии написал диссертацию по проектным работам отца, успешно ее защитил и опубликовал о нем большую статью в архитектурном журнале в рубрике «Мастера архитектуры». Когда я спросил отца, как же он мог после всего с ним общаться, отец ответил: