Елена Мищенко - Пятый representative

Когда я днем выходил во двор, становилось немного грустно. Наша, когда-то дружная дворовая компания совсем распалась. Киря – мой учитель в части курения и жаргона, покровительствовавший мне во всех дворовых делах, неизменный голкипер нашей дворовой команды, уехал в мореходку, Тынду – босяка с необузданным характером, грозу всех интеллигентских подростков и большого любителя футбола, отселили из подвала куда-то на Шулявку, Баков, близкий, как он уверял, к банде Баранов, вообще исчез, Алеша Грабовский – интересный спортивный парень – застрелился в тире, остальные разъехались кто-куда на летние каникулы. Мы уже почти не гуляли в своем дворе. Иногда я ходил во двор на Золотоворотскую, где жили двое наших одноклассников, играть в волейбол через сетку и слушать пластинки Лещенко, которые крутил на балконе генеральский сынок Виктор. Тогда эти пластинки считались нелегальными. Под эту музыку на волейбольной площадке танцевали линду. На весь двор разносилось: «У самовара я и моя Маша», вызывая возмущение прочих жильцов. Но поскольку они были членами семей более низкого командного состава, они быстро затихали. Когда наша волейбольная игра сопровождалась бурными эмоциями и криками, какая-нибудь дама выходила на балкон и кричала нам: «Бездельники! Когда вы успокоитесь? Сейчас вызову милицию!». Но на этом все и заканчивалось.

Однажды, когда погода была явно не пляжной, я зашел за Аркашей, и мы пошли на Золотоворотскую играть в волейбол. Мяч попал одному из игроков под ноги, и он ударил его ногой. Раздался лязг разбитого стекла и крик. Мы вступили в переговоры с хозяином разбитого окна, клялись сегодня же найти стекольщика и вставить стекло за свой счет. Однако кто-то, очевидно, успел вызвать милицию. Когда появилась милицейская машина, мы все разбежались. На волейбольной площадке остался один Аркаша. Он не играл в волейбол и поэтому считал, что ему нечего бояться. Его и забрали вместе с мячом. На следующий день мы с Юрой, жителем этого двора, зашли к Аркаше домой. Дома никого не было. Его юная сестрица Марина прыгала на асфальте в одиночку по расчерченному мелом классу. Я поинтересовался у нее:

– Марина, а где твой братец?

– А кто его знает? Известно где – ушел гулять.

– А куда ушел?

– А кто его знает? Он мне никогда не рассказывает.

– А давно он ушел, юная конспираторша?

– Я не распиратор.

– Когда ушел, я тебя спрашиваю?

– А кто его знает? Ушел он еще вчера.

– А где папа с мамой?

– А кто его знает? По-моему ушли за ним в милицию. Там сказали, что он хулиган.

Дальнейшая беседа с общительной девицей не принесла никакой новой информации. Аркаша появился только вечером. Был он мрачным и выглядел обиженным, хотя гордо сообщил, что никого не выдал. Кого и за что он мог выдать, мы не поняли. Стекло вставили вскладчину, но игры в волейбол пришлось на время прекратить.

В хорошую погоду я по вечерам перед прогулками по Крещатику заходил на Владимирскую горку на нижнюю террасу под беседкой. Там всегда было два круга играющих в волейбол на вылет. Принимали всех желающих – знакомых и незнакомых. Для этого вновь входящий должен был пойти и принести улетевший мяч. Здесь никаких требований к спортивным достижениям игроков не предъявляли. Во время игры перебрасывались репликами и шутками. Играли дотемна. Круг был смешанным без разделений по половому принципу. Девушки были довольно скромными. Среди них выделялась одна только Ванда вольными манерами и довольно свободной лексикой. Когда в полумраке заканчивалась игра, она брала кого-нибудь из парней и уводила вглубь аллеи под фуникулер.

В этот период я пробовал разобраться в своих сердечных делах. Веру я щедрой рукой уступил Валентину. Он с благодарностью принял этот дар, но был вскоре ею отвергнут, так как она отдала предпочтение «банану» из артучилища. Веселая пышка Рита была девочкой соблазнительной, но крайне эмоциональной, чувственной и любвеобильной, что весьма настораживало. Как правило, мы не назначали с ней свиданий заранее, и виделись от раза до раза, не предъявляя никаких претензий друг к другу при встречах и расставаниях.

Я сконцентрировал свое внимание на Асе. Она была девочкой умной, симпатичной и серьезной. Ася увлекалась фотографией, и ее фотки иногда печатали в молодежных газетах. Наши отношения продвинулись достаточно далеко, настолько, насколько они могли продвинуться в наш скромный век раздельного обучения и эротических запретов.

В те годы все мои приятели были мало искушены в вопросах эротики. Жили мы почти все в коммунальных квартирах, в довольно жестких жилищных условиях и на виду у соседей. Почти весь день проводили в мужском обществе. Поэтому даже самые искушенные на словах ловеласы не очень могли похвастаться своими победами. Я не думаю, что это было связано с особой скромностью, так как подобными приключениями в нашей среде делились без особых стеснений. У одного из наших приятелей – Гарика, жившего недалеко от меня на Михайловской, была соседка по коммунальной квартире – преподавательница географии в школе – Мария Самойловна. Это была молодящаяся крупная дама с убедительными формами, жгучая брюнетка с усиками. У нее был низкий голос и говорила она с придыханием. Так складывалось, что они с Гариком приходили из школы почти одновременно к двум часам. В это время ее супруг и родители Гарика были на работе. Однажды она затащила Гарика к себе в комнату. Как мы поняли из его рассказов, она его обучала не только особенностям фауны в районе Бабэльмандебского пролива. Гарик стал приходить на уроки бледным и вялым. Где-то через две недели после начала этого странного романа Гарик на уроке потерял сознание. Его привели в чувство и отвели в медпункт. Температура у него оказалась тридцать пять с чем-то. В результате мы – его приятели настояли на том, чтобы он прекратил этот роман.

После этого происшествия мы стали с большой опаской относиться к благосклонности многоопытных дам. Наши же романы с девочками носили довольно скромный характер и ограничивались поцелуями и объятиями. Секс и эротика, как известно, были запрещены в Советском Союзе во всех средствах массовой информации. Так что познания в этом вопросе мы получали исключительно в беседах с дворовыми босяками. Дополняла эти познания весьма нескромная стенная живопись, постоянно появлявшаяся в местах общественного пользования. В школе с этими настенными изображениями боролись активно, но не всегда успешно.