Елена Мищенко - Не стреляйте в пианиста

– Эти бетонные подъездные полосы должны быть окончены через две недели к первому числу.

– Но это же практически невозможно.

– Не возражать. Сколько солдат в вашем распоряжении?

– Два батальона. Но дело же тут не в количестве работников.

– Вы получите еще два батальона и закончите к первому числу.

Не было ни праздников, ни выходных, ни отпусков. В Киеве он появлялся уже очень редко. В один из таких приездов Саня женился. В следующем году у него родился сын. Однажды ему повезло – он вместе с шефом Сахаровым получил командировку в Москву. Они выкроили два дня и заехали в Киев. Саня уже был подполковником и начальником участка на строительстве «старта Земля-Луна». Принимали мы их по высокому классу, с обильным застольем. Рассказывали они мало, потому что все их объекты были секретными. Саня пел странные для нас песни, мало похожие на патриотические и больше похожие на пародии, которые неофициально пели в Байконуре. Такую, например (да простит меня Владимир Войнович):

Или, например, такую песню про безымянную высоту (да простит меня покойный Михаил Матусовский):

(так они приблизительно звучали – точность мне трудно гарантировать).

Для нас это было все внове, так как нам не сообщали о неудачных запусках, мы не знали, что самое тяжелое – это слив высокотоксичного и взрывоопасного горючего и т. д.

На прощание я от имени Купы приготовил Сахарову подарок. Я вырезал из американского журнала «Architectural Record» фотографию монтажно-испытательного корпуса ракет на мысе Канаверал (это была реклама какой-то строительной фирмы) и красиво ее окантовал в специальную папку. Сахаров был поражен. Байконурский монтажно-испытательный корпус был особо секретным объектом за семью замками.

Потом Саню перевели поближе к Киеву, и наконец, демобилизовали. Я помог ему устроиться начальником технического отдела в наш институт. У него была великолепная память – он помнил всех заказчиков, всех должников и точные суммы, которые они нам задолжали. Итак – хорошая работа, приличная зарплата, большая пенсия. Чего же еще желать? И тут его начала пилить супруга – пора ехать в Израиль. Он сначала сопротивлялся, но, в конце концов, она его уговорила. Что он там будет делать, он не очень себе представлял. И они поехали.

В Израиле Саня не нашел себе работы, очень переживал. В семье начались неурядицы, супруга стала относиться к нему ужасно и настроила против него сына. Тем не менее Саня писал мне довольно жизнерадостные письма, писал, что не унывает. Хотя в ожидании случайной работы по разгрузке товаров в магазинах и уборке приходится простаивать часами, но претенденты на это увлекательное занятие не теряют времени даром. Собирается удивительно интересная компания безработных – профессора, доктора наук. Время проходит в интереснейших беседах. Последнее письмо заканчивалось классическими фразами: «Иерусалим потрясающий город. Увидеть Иерусалим и умереть». Я тогда не придал особого значения этому высказыванию. Но, оказывается, это было серьезно. Через месяц я получил от приятелей страшное известие – Саня застрелился. Он готовил это заранее – купил пистолет (для жителей территорий это не было проблемой), вышел вечером в Сад Роз недалеко от Кнессета и пустил себе пулю в висок. Утром его нашли любители ранних пробежек по парку. На следующий день, после похорон, его супруга принесла приятелям все его записи, личные вещи, включая парадный мундир и награды. «Пусть это будет вам для музея Купы. Мне это не нужно».

Я не буду тебя далее мучить, дорогой читатель, биографиями своих друзей. Во всех этих биографиях были и светлые и темные моменты. К тому времени я находился в эмиграции уже шестнадцать лет и ни разу еще не посетил Киев. А очень хотелось и походить по улицам, где прошла большая часть жизни, и увидеть своих старых уцелевших еще друзей. Из юзов уже никого не осталось. Не было ни Юры Паскевича, ни Володи Тихомирова, ни Жени Соболева, ни Толи Суммара, ни Виктора Старикова. Всех унесла волна трудных неурядиц, хорошо поддержанная Чернобыльской трагедией. Нам не предстояло уже услышать великолепные импровизации Виктора Зарецкого и бурные выступления с неформальной лексикой Жени Скляровой. Но, тем не менее, ехать хотелось. И вот в 2008 году мы с супругой поняли, что дальше тянуть нельзя. Поводов для такой поездки было несколько, и они были достаточно убедительными. Во-первых, в Киеве переиздали наш трехтомник, и нам хотелось провести презентацию среди коллег. Во-вторых, мне присвоили звание академика Украинской Академии архитектуры. Нужно было поблагодарить моих коллег за столь высокое признание моих скромных заслуг. За многое хотелось благодарить коллег: за то, что так хорошо отметили сто десятую годовщину со дня рождения отца, за возможность регулярно печататься в архитектурных журналах. Хотелось посетить институт, в котором я проработал много лет, увидеться с Александром Чижевским и Сергеем Буравченко, возглавляющими этот институт и руководящими изданием журнала «Особняк», в котором я печатался в последние годы. В общем, многое и многих хотелось увидеть.

А главное – хотелось увидеть Киев. Я все чаще вспоминал строки Михаила Афанасьевича Булгакова из письма к Гдешинскому: «… Я был в Киеве с одной целью – походить по родной земле и показать моей жене места, которые я некогда описывал… итак, был я на выступе в Купеческом, смотрел огни на реке, вспоминал свою жизнь. Когда днем я шел в парках, странное чувство поразило меня. Моя земля! Грусть, сладость, тревога! Мне очень хотелось побывать на этой земле!» И мне, конечно, хотелось этого тоже, и я испытывал аналогичные чувства, предаваясь воспоминаниям о былых временах, о временах юности. И опять же-таки вспоминаю Михаила Афанасьевича и его «Киев-город»: «… Город прекрасный, город счастливый. Мать городов русских… Но это были времена легендарные, те времена, когда в садах самого прекрасного города нашей Родины жило беспечальное юное поколение. Тогда-то в сердцах у этого поколения родилась уверенность, что вся жизнь пройдет в белом цвете, тихо, спокойно, зори, закаты, Днепр, Крещатик, солнечные улицы летом. А зимой не холодный, не жесткий, крупный, ласковый снег…» Что ж, и мы в свое время были юным поколением. И тоже верили в то, что жизнь пройдет в белом свете. Но времена меняются, меняются люди, меняются города, и все равно тянет нас увидеть те памятные места, где проходила наша юность.