Валентина Астапенко - Далеко ли до счастья

Вернулся Никита сам не свой, хоть плачь. Закручинился, загоревал. Всю неделю молчком работал, но упирался как вол. Домашние угадали: что-то с ним неладно.

Позовёт, бывало, Ефросинья к ужину:

– Микитушка, пойдём лапшичку похлебам. Удалась сёдни лапшичка-то, на молоке сварёна, поспела, шибко уж скусна с варку.

– Спаси Бог, Ехросинья Авдеевна, чо-то кусок в горло не лезет. Вот водицы, пожалуй, испью с устаточку.

– Гляди, вода-то и мельницы ломат, чо с её и толку…

Уйдёт он во двор, присядет у предамбара и кинет взор вверх. Туда, на простор небесный, душа его рвётся, только там ей хорошо и свободно. «Господи, одна надёжа на Тя, помоги в моём обстоянии! Если грешен в чём, прости и помилуй мя…»

Наутро встал он раненько, когда все ещё спали, приготовить упряжь для лошади. Вчера Яков Васильевич напомнил:

– Чо, Микита, денька через два-три пора зачинать сенокос. Добротны травы нонче уродилися, богаты. Послал Господь дожжычек ко времени. Придётся нам поднатужиться… Даст Бог, на будущий год наймём сезонников на подмогу.

Поднялся хозяин до ветру, глядь, а Никитка уж и на ногах. Похвально! Привалился к дверной колоде, почесал зудящуюся спину, тихонько покряхтывая от удовольствия, и подошёл к работнику.

– Бог на помощь! Верно, Микита, в народе-то говорят: «Ранняя птичка червячка клюёт». Одобряю. До жары надоть нам по хозявству управиться и приготовить всё для костьбы. Опосля завтрека сходи в кузню, нужна новая обувка для Ласточки, чтоб было всё как следоват.

Никита только что не подпрыгнул от радости выйти на вольный воздух, может… А то ведь совсем руки опустились… Снова загорелись его «голубые звёзды», полыхнули огнём щёки и шея. Чтобы не выдать своего волнения, склонился до самой земли, бестолково перебирая в руках вожжи.

Только вывел лошадь за ворота – что за диво? Навстречу ему Нюрка с полными вёдрами. Остановилась и, даже не сняв тяжести с плеч, торопливо запричитала:

– Ой, Микитка, как удачно, что свиделись с тобой! Вчерась заходила к нам Супрядчиха покалякать, дык многое порассказала. Грит, Федьку посадили в каталажку за каки́-то плохи дела. То ли мануфактуру гнилу продавал со своём дядькой, не то чо другое. А так ему и надоть, мордовороту эдакому! И оттель грозится он Настьке Гавриловой все воротья дёгтем перемазать. Дескать, ввек не отмоется. Быдто она его невеста. Вот ведь гад-то какой! Хвост защемили, дык он своёй мордой норовит ишшо и укусить. Настьку никуды не пущают пока, но она об тебе всё весточку ждёт… Дык чо сказать-то ей?

Никита неожиданно для себя вымолвил:

– Скажи, что люба она мне! – и скорым шагом подался прочь.

Вечером подошёл Яков Васильевич к предамбарнику, где любил посидеть перед сном Никита, присел рядышком:

– Чо, Микита, вижу, кака-то кручина тя в бараний рог согибат? Я ить не слепой, всё примечаю. Не девка ли кака со свету сживат, обуздала, что и не продыхнуть? Обскажи, може, чо и присоветую, – он мягко дотронулся до опущенного плеча Никиты.

Парень согласно кивнул и через силу выдавил из себя:

– Настю Гаврилову знаете? Шибко приглянулась мне. Спасу нет.

– Настьку? Гаврилову?! – живо отозвался хозяин. – Дык это ж дочка мово кума. Девка хороша, верно… небалованна. До работы хватка, да и на лицо приятна. Оно, конечно, с лица-то воду и не пить, но всё же… – немного помолчав, он вдруг озабоченно спросил: – А сама-то она как, не супротив?

– Не супротив, – уверенно подтвердил работник.

– Да, Микита, невесту выбирать – дело не пустяшное… на всю жисть… Как в притчах-то Соломоновых говорится, слыхал, нет? «Добродетельна жена – венец для мужа свово; а позорна – как гниль в костях его»… Вот и подумашь тута-ка… Чо ж, гуляй… – немного помолчав, добавил наставительно: – Гуляй-гуляй, парень, но себя соблюдай.

– Федька какой-то обхаживат её… слышал, – огорчённо заметил Никита. – Тольки он, говорят, таперь в каталажке сидит.

– Это, никак, сын Прохора Вакеева? Мордоворотом которого кличут? Он, чо ли?

– Кажисть, он и есть. Ну, беда…

– А какá така беда? До беды семь лет, не знай будет, не знай нет. Так от. Ладно. Утро вечера мудренее. Завтре схожу к куму, прознаю, чо к чему. Може, и сговоримся с ём. Но этой осенью, думаю, со свадьбой придётся погодить: работы нонче до самой зимушки хватит, лоб некогды будет перекрестить. А вот на будущий год… Бог даст, если всё образуется ладóм, так, може, и повенчаетесь… опосля Паски… надоть думать, в аккурат на Красну горку [1]. Не здря говорят: «Кто на Красной горке женится, тот вовек не разведётся». Так от.

…Не думал не гадал Никита, а всё образовалось как нельзя лучше. Словно в воду глядел Яков Васильевич. Сосватали Настю Гаврилову по старинному обычаю. Повенчали молодых после Пасхи, «в аккурат на Красну горку».

Долгонько потом бурлила деревня, перемывая косточки не только Никиты-переселенца и Насти, но и самих хозяев, и каждого гостя порознь. Известное дело: всякую свадьбу три дня хвалят да три дня хают.

Бывало, соберутся бабы, как всегда, у избы бабки Зины, ожидаючи скотину с пастьбы, и вот уж слушают, и вот уж слушают, что она им в уши вливает. Коровы мычат, мотают головами, отряхивая мошку, телята тычутся мордами в колени хозяйкам, домой просятся, гремят ботала и тоненько звенят колокольчики.

– Вот уж была свальба так свальба! Меня да Анисью, суседку ихнию, позвали стряпать. Каких тольки пирогов мы не напекли: и с рыбой, и с куриными потрошками, и со всякой протчей начинкой, и финтиклюшки разные. Пироги получились здоро-о-вы, что твои чирки.

– А почто таки здоровы-то стряпали?

– А чтобы поисть так поисть. Свальба ить! Да… чушку закололи, так из мяса етого наварили-нажарили всего невперечёт. Однех коклет незнамо скоко налепили… Как на маланьину свальбу!.. А невеста, Настасья-то Прокопьевна… ой, хошь картину с её пиши! Наряд из станицы привезённый, обзавидуешься!

– А родители-то чо ей в приданое дали?

– Мать ейная свою машинку швейну отдала… «Поповску», от самой московской фабрики.

– Да ты чо?! – хором вскричали бабы. – Вот те и «голодранка»!

– Да… невеста шибко довольна была, видать, к душе ей пришёлся Микита Хролович, – рассудила рассказчица. – Но и сам весь сият, быдто пятак начищенный. А хозяин, Яков-то Василич, с ём как с ровней, быдто сына родного ожениват. Так от.

– А как же иначе-то?! Али запамятовали, кто Хросиных деток уберёг? Зимой-то етой? – вовремя напомнила старуха Матрёна.

Бабы согласились:

– Было дело, чо и говорить…

– Не приведи, Господь…

…И то правда: что было, то было. Случилось это перед Сочельником. У Верхозиных забили скотину, и Яков Васильевич почти за месяц до Рождества Христова уехал торговать мясом в город. Там жили родственники жены. Оттого и два дела можно было справить враз: деньжат выручить за торговлю, а заодно и проведать родню.