Нелла Камышинская - Свобода

Утром меня пришлось тормошить. Это ведь надо же, они проснулись, но я и не слышала. Я тоже сплю как убитая.

Однако же была еще самая рань… Но в кухне бренчали кастрюли, шумела вода. А на кровати напротив меня сидел мальчик, свесив ноги. Он хмуро следил за мной, склонив взлохмаченную головку.

— Какой же ты маленький! — сказала я. — Вот теперь я вижу, какой ты маленький.

Голубка вбежала с ворохом детских вещей. Мальчик схватил ее руку, потом ухватился за платье.

— Это тетя Саша, — сказала Голубка. — Она у нас ночевала.

— А ты не спала со мной?

— А я спала рядом, совсем рядом, в другой комнате, — и она крепко прижала голову сына к животу и улыбнулась.

Мальчик смотрел на меня враждебно.

— Ты не спала со мной, — повторил он, все так же глядя в упор.

— Давай, Лешенька, давай собираться. Скорее. А то мама — ты ж знаешь? ты же большой уже? — она опоздает. И ее будут ругать.

Я смотрела, как она тормошит его, он поднимает руки, а она стаскивает с него рубашонку, надевает майку и трусики в девчачьих цветочках. Совсем пустяк остался до встречи с сыном, совсем пустяк…

— Может быть, я отведу Лешу в садик? — вызвалась я.

— Нет, спасибо! — Она глянула наспех через плечо, однако предельно красноречиво. — Я сама его отведу. Он у нас мамин сын, — и, подхватив его, унесла умываться.

— Тогда, ты знаешь, я вам не буду мешать. — В большой комнате, все на том же столе, был расставлен завтрак, чудесно пахла яичница с жареной колбасой. — Раз не могу вам помочь, то как минимум не буду мешать. И сбегу. По утрам, в суматохе, гость — одна лишь обуза…

— Ты глотни хоть чаю! — на бегу предложила Голубка.

— Я глотну. — И я, не садясь, отпила из стакана. — Я глотнула уже. И ухожу.

В прихожей я приоткрыла дверь кухни:

— Пока! Ты ж позови меня на день рождения. Если будет уместно.

— Уместно, я… Я не буду праздновать. А то б позвала.

— Как жаль. Ну, тогда поздравлю по телефону!

— Нет телефона, — она развела руками.

Я растерялась невольно. В самом деле, вот положение.

И вдруг торопливо я раскрыла сумку, порывшись, нашла флакон с духами, он был уже наполовину использован, а этикетка стерлась, ободралась…

— Возьми! — попросила я. — Что ж делать?.. Возьми! Оценишь мой вкус. Это любимые. Не провожай меня. Я побежала…

Я не стала смотреть на нее. Умышленно. Пожала ей наскоро руку, где-то у локтя, и сразу вышла. Кто его знает, какое у нее было лицо. Дурацкий поступок. Смутила ее, обидела? У меня на сердце остался по сей день какой-то смутный, неприятный осадок. Я б не обиделась… Но это, однако же, ничего не значит. В общем, скверно вышло, я это чувствую, я не уверена в том, что я правильно поступила, наоборот, пожалуй… Но эти сомнения были потом. А тогда было только это: «Не провожай меня. Я побежала…»

И я побежала! На улице было свежо. Я поразилась: было пустынно и солнечно! Еще кое-где сохранились лужи, был дождь. На знакомой троллейбусной остановке стоял мужчина, он был без портфеля, без сумки и просто в руке держал свой «завтрак» (как будто бы так), аккуратно завернутый в газету. Он посмотрел на меня неодобрительно. Еще бы! Я шла и улыбалась, как дурочка…

Я обошла остановку, пошла пешком, буду идти и идти, пока не захочется до смерти сесть и ехать, решила я. Такой неумолчный щебет стоял повсюду, таким жгучим светом горел и сверкал застекленный купол над каким-то домом, что легкие мои заныли и попросили пощады. Глаза мои сузились, но я шагала и неотрывно смотрела на этот купол… Господи, почему мне так нравится все громоздкое и блестящее? Разве и это не признак придурковатости?

А позади загудело, завыло… Я в страхе оглянулась. Троллейбус… Но мчался он как оглашенный! Трясущийся, дребезжащий троллейбус, который, как правило, больше ползет, чем едет, он мчался с гулом, как гоночный автомобиль, и я успела выхватить взглядом пассажирские лица, всего несколько промелькнувших лиц, и за рулем сидел не вихрастый парнишка, а солидный, пожилой мужчина, он вырвался, я поняла это, он гнал степенную свою машину по утренней пустынной улице, под ранним солнцем и ликовал, наверное… И рев мотора радовал и пьянил его душу!.. Свобода! Пленительная свобода!