Сергей Дигол - Мои пыльные ноши

ХОЗЯИН СДАСТ КОМНАТУ ДВУМ ДЕВУШКАМ.

По большому счету, все изменилось — проверять объявления на сайте больше не было смысла, как не было смысла их размещать. Я и не собирался, хотя, если быть с собой откровенным, мое собственное объявление давно перестало быть смыслом, поводом, по которому я посещал сайт. Я даже не могу с уверенностью сказать, видел ли его на этой неделе, так же как не думаю, что обращал на него внимание две, три недели, месяц назад. Я впитывал в себя сладострастные намерения развратных арендодателей, и эти намерения щедро вознаграждали меня повторными соитиями с беременной женой.

— В среду, — послушно кивнула швея.

Может, я был самонадеян, но мне показалось, что в ее глазах сверкнула искорка. А может, она просто радовалась выгодной сделке. Двенадцать долларов пятьдесят центов за один сеанс — совсем неплохо для нищей швеи без собственного жилья, тем более, как показал пробник, больше трех минут ей вряд ли понадобиться.

Спустив шорты с трусами, я брезгливо присел на край запыленного тетиного стола. Корнелия же без всякой брезгливости — в конце концов, ей здесь жить — сбросив с себя белую блузку и лифчик, плюхнулась коленками на пол, уборкой которого последний раз занимались, вероятно, сама тетя Люда. Одарив меня классическим взглядом мировой порноиндустрии — снизу вверх, глаза в глаза — она двумя пальцами отлепила от мошонки мой сморщившийся член и плюхнула его головкой на кончик своего языка.

— Хорошо, пусть будет пятьдесят, — говорю я, застегивая ремень. — Только с оплатой не задерживай.

— А ты не опаздывай. — улыбается Корнелия, вытирая рот и щеки извлеченной из сумочки бумажной салфеткой.

— Постараюсь. Четыре раза в месяц всего же!

— А кто вас, мужиков, поймет? — проводит она салфеткой по правой груди: мое семя оказалось и там, и хорошо, что она додумалась раздеться до пояса.

Когда мы оказываемся в квартире, Корнелия облегченно вздыхает.

— Жить можно, — удовлетворенно кивает она.

Полагаю, она отдавала мне должное за шикарный — исключительно из–за цены — вариант, но деревенская прижимистость все же сработала в ней, как часовой механизм во взрывчатке:

— А может, восемьдесят долларов? — без стеснения спрашивает она.

Сценарий у меня уже заготовлен, и я понимаю, что не зря кружил вокруг здания химчистки: вероятно, незаметно для меня развитие будущих событий прокручивалось на подсознательном уровне.

— Исключено, — категоричен я. — Как вариант — восемьдесят и раз в две недели обслуживание хозяина. По десятке долларов списываем за раз.

— Стирать? — словно ослышавшись, переспрашивает Корнелия. — Или готовить?

— Это город, — веско говорю я, давая понять, что отрицаю оба предположения. — Тут все так делают.

Она молча смотрит мне в глаза.

— Ты можешь отказаться — развожу я руками и поджимаю губы. — Можно в конце концов договориться только в рот. И тебе быстро и мне презики покупать не надо.

Она открывает рот, тот самый, о котором я собираюсь с ней договариваться, но я не даю ей сказать.

— Ну и, так уж и быть, пятьдесят в месяц. Это если минет раз в неделю.

Я добиваюсь желанного эффекта в тот самый момент, когда сердце начинает ныть — еще бы, ведь с минуту, после моего фразы об «обслуживания хозяина» сердце все норовит выпрыгнуть из грудной клетки ко всем чертям, совсем как человек из горящего небоскреба. Корнелия чуть слышно вздыхает и робко покашливает — достаточно для того, чтобы дать знать: она понимает, что другого выхода у нее нет.

— Духи покупаешь? — делаю отвлекающий маневр я.

— На день рождения Орифлейм купила, — оживает она.

— Забудь это дерьмо. Мне кажется, тебе Соня Рикель подойдет. Вот освоишься в столице, поймешь, что покупать. И если мы будем считать, что с тобой договорились, — я делаю паузу, но возражений не следует, — то возможно, скоро сможешь себе позволить. А может, и не придется покупать: духи женщинам обычно дарят.

Опустив глаза, она молчит, словно польщенная комплиментом.

— Но перед покупкой духов дают пробник, — протягиваю я Корнелии зажатый в пальцах воображаемый флакон. — Я же показал тебе квартиру, прежде чем ты решила, что она тебе подходит. Между прочим, если у тебя все получиться, пробник пойдет за первый раз, и тогда в этом месяце останется еще три раза.

Снова необязательно кашлянув и почти бесшумно вздохнув, Корнелия расстегивает верхнюю пуговицу на блузке.

Когда из бачка с шумом обрушающейся на голову крыши спускается вода, я застываю на кухне, в позе смертельно замученного жизненными неурядицами человека, верного, однако своему долгу до конца: зад — на краешке табуретки, плечи согнуты почти под прямым углом друг другу, спина походит на третью часть круга.

Из туалета жена выходит прямо навстречу мне, но будто не замечает меня. Берет из вазочки яблоко, которое считает чистым. В чем–то она права, ведь это она самолично его мыла. Правда, это случилось еще на прошлой неделе, так что яблоко успело сморщиться и покрыться, полагаю, равномерным слоем пыли да незаметными, но не менее опасными частичками средства для мытья посуды; раковина с подвесной полочкой для губки и флакона с моющим средством — от вазочки на расстоянии полусогнутой руки.

Лиза кусает яблоко и останавливает на мне взгляд ничего не выражающих, словно вырезанных из цветной бумаги глаз. Это означает — смотри, чем приходится питаться твоей беременной жене. Беда не приходит одна: она знает, что я знаю, с чем связано отсутствие тещи. Разумеется, она снова выручает нас, как это она сама формулирует, на собственную пенсию закупая продукты.

Из–за моей спины выныривает Максим и садится на руки матери, словно занимая противоположный окоп. Нет, он не голоден — детям пока ни в чем не отказывают, во всяком случае в плане еды. Но, как и все дети, Максим все понимает и уверенно играет на противоречиях между родителями. По последним сводкам боевых действия, я — плохой папа и поэтому он с хорошей мамой. Я словно оказываюсь оцепленным в темном переулке хладнокровной шпаной, а вокруг меня — жена, дети и теща, которая вот–вот вернется из магазина. Уставшая, раздраженная и без денег.

Что ж, я поступаю в полном соответствии с классической стратегией. Бью в самое слабое звено.

— У меня хорошие новости, — говорю я, и жена чуть не давится. Я подлетаю к ней и шлепаю по спине, так, что Максим начинает плакать — получилось что–то вроде подзатыльника ему.

— Максим! — ору я, но кашляющая супруга не в силах помешать мне.

Даже придя в себя, она не вскакивает навстречу снова разрыдавшемуся в комнате Олежке и даже сбрасывает Максима с колен.

— Пойди поиграй с братиком, — легонько хлопает она его по попке и, не дождавшись, пока сын уйдет, обращает лицо ко мне. — Что ты сказал?