Сергей Минутин - Скульптор и Скульптура

Вроде, в данной ситуации юмора нет, но это только потому, дорогие читатели, что вы не всё знаете о том, что происходило на острове, как, впрочем, и я.

И вообще, не надо забывать об обратной связи, а то нам, землянам, вечно хочется: всё нам, нам, нам одним. Конец приходит такой халяве, трэба делиться.

А на острове, пока Пудель глазел в увеличилку, продолжали рыть землю и искать демократию или диктатуру, как повезёт. И вот по прошествии времени члены экспедиции сидели на кургане, всё больше и больше напоминающем кратер, и с тоской глядели вдаль, ожидая корабль, который бы их увёз с этого перерытого и пустого острова.

Больше всех ныл еврей, он жалобно приговаривал, что во время отъезда в стране опыта была неопределённость с властью, и что в любом случае: демократия или диктатура, смены не будет, и их отсюда никогда уже не заберут. И тогда прощай родня и в Израиле и во внутреннем министерстве страны опыта, а жизнь только налаживаться начала. Когда нытьё еврея становилось невыносимым, к нему приближался радист — араб и прикладывал к его уху наушник, из которого доносились разные шумы из страны опыта.

Шумы были вполне прежними: кое–где кое — что упало, утонуло, кто–то где–то пропал, был убит или наоборот нашёлся, многих просто сдуло ветром и унесло водой. Но успокаивали еврея не сами события, а достаточно картавая речь дикторов, из которой он делал заключение, что рыжий эталон всё ещё рулит этой страной, но он кожей чувствовал, что гидравлический усилитель руля уже «спёрли».

Еврей благодарил араба за короткие сеансы связи и каждый раз выдавал ему шенкель. Словом, экспедиция на острове вошла в состояние тоски, ничего неделания и ожидания каких–то непонятных событий. Она, может быть, так бы и вымерла, а что ещё ей оставалось, но в это время из–за горизонта показались чёрные паруса. Паруса были раздуты необыкновенно широко, хотя ветра не было. Бурные волны одновременно догоняли и обгоняли этот странный парусник.

Надо заметить, что парусник не сильно испугал членов экспедиции, почти все они что–то слышали о пиратах, поэтому большинство устремило вопросительные взгляды к голландцу и испанцу.

Испанец проявил завидную выдержку, и весь его облик говорил о том, что он готов помочь, в случае чего…. землякам. Голландец почему–то побледнел.

где — то между Японией и Россией

Читатель, выбравший из целой кучи бульварной литературы мою повесть, наверное, уже скис, думая «ну и галиматья». Но откуда знать и мне и тебе, дорогой, где дела зачинаются, если на Земле они даже не всегда делаются. Например, космонавты давно гайки в космосе крутят, а по слухам и детишек зачинают. Но некоторые события имеют своей родиной точно Землю. Это я тебе, как военный говорю.

Итак, примерно в это же время, на одном из островов Курильской гряды, в подземном бункере, на столе, обитом зелёным сукном, спал, сильно поджав под себя ноги, человек в форме полковника пограничных войск. Его ноги, в сияющих кожаных сапогах, освещала и одновременно согревала лампа под зелёным, цвета сукна, абажуром.

На земле, над бункером, солнце было в зените. Часовой, стоявший на маяке, изнывал под его лучами и тихонько напевал, глядя в сторону Японии через морские дали нехитрую песенку:

«Злющее солнце, за тучку зайди,

О ёхам — Палыч,

Мы песни поём, наши мозги пусты,

Ты нас не бойся»

Часовой бы с радостью поменялся местами с полковником, которого звали Палыч, или, зная о том, что командир всё равно спит, и сам бы начал дремать, но авторитет Палыча не допускал даже рождения такой мысли.

А Палыч спал. Ему до остервенения надоел и этот укрепрайон, и морская рыба, и море–океан, и вообще всё по обе стороны границы. Но, служба переросшая в привычку, крепко удерживала его на месте.

Служба сыграла с ним злую шутку. Однажды он решил, что безопасность России на этой её окраине зависит только от него. Он даже в отпуск не ездил на материк, он вообще не брал отпуск. Правда, с распадом СССР и с учётом его заслуг перед Отечеством ему разрешили посетить Японию, и года три подряд он на пару недель ездил туда туристом.

От Японии его остров отделяло всего 30 километров. Нейтральные воды начинались в 7 километрах.

Со стороны японцев границу охранял потомок древнего рода самураев Тосихито — Куро.

Надо заметить, что ни русский полковник, ни японский самурай не были разведчиками, конечно, насколько это возможно на границе. Они были простыми служивыми людьми, преданными до мозга костей своим народам, кастовые военные. Они были одного возраста и охраняли границы своих государств друг от друга уже лет по двадцать. Потихоньку враждебное отношение между ними, как представителями двух разных стран, сгладилось и перешло сначала в нейтральное, а затем и в дружеское.

Они довольно часто встречались при выяснении принадлежности задержанных рыболовецких судов, а иногда и сами придумывали повод. А с тех пор, как Россия стала строить демократию и из неё стали всё тащить и тырить, поводы возникали ежеминутно.

Болезнь, в которую погрузилась Россия, была не нова. Причина болезни была, конечно, не в демократии, а в том, что очередной российский клан хорошо подготовился к воровству её богатств, а предлог — это пустяки. В этих условиях русский и японец следовали своим национальным традициям. Японец помогал своим «тырить», а русский, как мог, сдерживал этот натиск воров, причём с обеих сторон.

Полковник спал на столе. Ничего необычного в этом не было. Был ясный день, а ясные дни на границе одинаковые. Ночи бывают разные, в основном бессонные.

Палыч всю ночь пил сакэ с Куро, обсуждая потепление в отношениях между своими странами. Конечно, о чём они говорили, нам не ведомо, но мысли, которые ими владели, известны, по крайней мере мне, пишущему эти строки. Да и разведка небесная не дремлет.

Куро: — Палыч, скоро твои острова станут моими, я построю на них себе дом, с видом на ваши берега. Ты уж, если будешь взрывать свои подземелья, не сильно усердствуй, не повреди скалы. Я всегда буду встречать тебя как самого дорого гостя.

Палыч: — Закатай губу обратно. У нас дураки на царство приходят и уходят, а землица только прирастает. Причём, чем больший дурак пришёл, тем больше землице после него прирастёт. Дураков Россия не помнит. Россия помнит Собирателей, Объединителей: Мономах — Моно, Иван Грозный, Пётр Первый, Сталин — заноза конкретная, ну а эти….

Куро: — Палыч, подумай о себе. Какая красота у вас в Подмосковье, Сибири, на Урале, зачем лично тебе эти острова, или даже Сахалин, там же одна пьянь, беглые зэки и бомжи. Мы ещё в XIX веке приезжали туда фотографировать людскую низость, и сегодня там ничего не изменилось.