Ирина Иванова - Наутилус (сборник рассказов)

– Э-э-э, вы меня не знаете, отчего так предвзято относиться. Я понял, понял, буду только сторонним наблюдателем.

При прогулке по кораблю он больше видел мужчин, чем женщин. Скорей всего, они работали за закрытыми для него дверями. Самое большое количество женщин, собранных одновременно, Сэм увидел на неформальном сборе коллектива корабля, который прошел через пару дней после счастливого спасения, – это был просмотр видеофильма в большой гостиной.

В ней были даже окна, но оказалось, что они муляж, однако портьеры были шикарные – темно-зеленые с золотой каймой и золотыми кистями, и вся обстановка соответствующая – кожаные диваны и кресла, мягкие ковры под ногами и причудливые лампы на стенах, сделанные как старинные часы, но с шестеренками наружу.

Дамы были в разноцветной форме, они оживленно беседовали на диванчиках, но как только прозвенел колокольчик (так неожиданно, кстати), дамы разошлись и устроились возле мужчин. Возле одного мужчины было две женщины, причем в костюмах одного цвета. Одиноких не было никого, кроме Сэма. Кино было старинное и веселое.

Несколько раз он попадал в случайно незапертые двери – один раз был в теплице, в другой раз на кухне, вот там были дамы.

Наверное, на самом деле это правильно – отправлять на новые планеты клонов, они же сразу на уровне генов программируется – трудолюбие, доброта, уважение и прочее…

Здесь не место конкуренции, выше капитана некуда, и на денежные средства купить нечего. Вот для программы расселения и размножения все сделано правильно.

На его удивление, на корабле была и молельная комната, очень красивая. Иконы Святой Марии с младенцем, кругом свечи, правда, электрические, полумрак, на полу подушки – все располагает к размышлениям.

Сэм не стал думать, зачем таким малоэмоциональным людям такое, но раз есть, значит, надо. А ему в ней очень понравилось, и после ужина он решил там подумать.

К его радости, дверь была открыта, он зашел и сел у стены в самое темное место. Он смотрел на лик Святой Марии, казалось, что она ему улыбается, стало так спокойно, и на него нахлынули воспоминания о его подругах: одни были ласковые и домашние, а другие резкие и сексуальные. Потом вспомнил о том, что он всегда избегал чрезмерной ответственности, никогда не доводил дело до детей, хотя кто знает, может, и есть где-то его отпрыски.

В моем генетическом коде нет гена продолжения рода…

Так он размышлял, размышлял и задремал.

Он очнулся от легкого дуновения, это такое забытое состояние – легкий ветерок на лице, он приоткрыл глаза и увидел кружащую юбку, именно от ее вращения пробегал по лицу приятный ветерок. Кружилась женщина, запрокинув голову, самозабвенно и отрешенно.

Он не знал, что делать, может, здесь нельзя находиться, но женщина была очень увлечена и ничего вокруг не замечала, и Сэм решил еще тихонечко посидеть.

Дама накружилась, взяла белую небольшую подушечку, которая лежала у иконы Святой Марии, положила на пол, подняла края юбки и села прямо на нее, расправив края в ровный круг. Она начала молиться, вначале тихо повторять слова, потом громче и громче, а слова-то все одни и те же: «Избави, избави, избави от нечистот, помоги и помилуй», и так по кругу, раз, наверное, тридцать.

Сэм понял, что попал неудачно, надо бы тактично уйти, какое-то личное таинство происходит.

Тут дама замерла и резко повернулась к нему. Сэма охватил ужас: ведьма, чистая ведьма – глаза горят, волосы всклокочены и бледная-бледная.

– Я уже ухожу, продолжайте, продолжайте, я случайно зашел и задремал малость, простите-простите, ухожу-ухожу, – он хотел встать, но ноги отекли и не хотели подниматься, тогда он встал на четвереньки и пополз к двери.

– Ты кто?

Сэм не останавливался, только голову повернул.

– Я Сэм, гость корабля, если надо, то я ничего не видел и ничего не слышал.

– Постой, ты пришел оттуда? Скажи мне, тебя воровали люди в белых костюмах, с фонарями? Меня да, два раза. Никого не воровали, а меня да, два раза. Я живу здесь и молюсь о чистоте своей, я знаю, что я грязная, я была там, там мне было холодно.

Господи, сумасшедшая. И своя сумасшедшая есть, чтобы общество было здорово, надо, чтоб кто-то был болен, чистая психология.

Уже у двери Сэм смог подняться.

– Меня не воровали, да, пришел оттуда, – и начал открывать дверь.

– Я, когда была там у них, где холодно, стащила бутылочку, они из нее наливали и пили, а меня даже от запаха этого мутит, а ты оттуда, тебе отдам, мне ни к чему.

И она резво соскочила и убежала в боковую дверь.

Ну, обижать сумасшедших нельзя, потом ему делать все равно нечего, посмотрим, что принесет, и он направился к единственному стулу в комнате, больше его ноги не выдержат сидеть в позе лотоса. Проходя мимо оставленной подушечки, он автоматически на нее посмотрел: на ней была кровь, но он точно помнит, что подушечка была белая, она ее на пол вначале положила, он видел, подушечка была белая, а теперь не белая – не корабль, а сплошные секреты.

– Вот, – она протянула медицинскую бутыль на двести миллилитров.

Сэм открыл и чуть не задохнулся – спирт медицинский чистый. Глаза заслезились, горло запершило, но ведь спирт, е-мое! Ай да девушка, ай да молодец!

– Чай еще можешь найти? А почему ты в юбке? Где взяла?

– Сама сделала из штанов разных, мне старые приносят, я делаю. Я грязная, мне так ходить надо, – взгляд ее опять потускнел.

– Чай давай неси, грязная она.

Почему с ней легко, наверное, потому, что она тоже не как все. Но может, ее специально такую сделали, чтобы была иной. Хотя внешне очень похожа на остальных – такая же брюнетка, среднего роста, только бледнее, худее и черты лица острее, ну и, понятно, у нее-то есть проблемы, а у остальных нет.

Она принесла два стакана чая. Он выпил полстакана и добавил в оставшийся чай грамм двадцать спирта, наверняка хватит расслабить даму.

Конечно, этого количества спирта хватило, чтобы откупорили плотно-плотно закрытую пробку воспоминаний. Первый раз ее украли давно, там она помнит смутно, белые костюмы, холод на животе, а второй раз помнит четко: холод внутри живота, рядом с ее головой стоит человек в белом костюме, как скафандр, она на него смотрит, а он ей нос чем-то закрывает, потом все, темнота. Об этом весь корабль знает, она всех спрашивала, но ни с кем так не было. А потом, потом появились подушечки, и она об этом никому не говорит, рассказывает только Святой Марии. И вот Сэму почему-то, слова и идут, и идут…

Может быть, это тоже генетическое изменение – не рассказывать плохое никому, потому что плохого не должно быть. Какой такой психический сдвиг произошел в лаборатории, непонятно.

– А кто твой мужчина? Здесь ведь нет свободных женщин, – Сэм прервал поток ее слов.