Прот. Савва Михалевич - От сокровищ моих

Подобные беседы чередовались с азартными спорами о том, как лучше покрасить Сашину «восьмёрку» или каким образом залатать дыру на крыле Мишиного «Москвича» и т. п.

Зимой гаражи тонули в снегу. Далеко не все автолюбители в это время пользовались своим транспортом. Поэтому дорогу часто заносило, и выехать по скользкой горке наверх становилось трудно. Главное неудобство заключалось в том, что из всего обширного гаражного архипелага только одна дорога вела наверх – в город. Иногда, успешно начав подъём на своей переднеприводной модели, отец Пётр видел перед собой какой-нибудь закопавшийся «седан» и вынужден был затормозить. Без разгона машина уже не лезла вверх и приходилось прибегать к помощи прохожих. Кроме того, если зима выдавалась снежной, приходилось раскидывать десятки кубов снега. В зимний сезон особенно выручала товарищеская солидарность автолюбителей. Без неё иной раз выезд становился невозможен. Зимой жизнь в гаражном кооперативе замирала. Сидеть в неотапливаемых помещениях становилось невозможно. Правда, иные ставили себе самодельные печки на жидком, твёрдом или электрическом топливе, но это лишь те, кто подрабатывал или делал нечто в гараже своими руками. Кое-кто рисковал греться в машине. Через эту пагубную привычку только в ближайших к отцу Петру блоках погибло трое. Особенно трагичной оказалась смерть его ближайшего соседа Мишки – маленького задорного говорливого человечка, снявшего в аренду Сенин гараж через стенку от священника. Миша сильно пил. Трезвым в гараже он не появлялся. Поставит свою дряхлую «пятёрку», достанет привезённую бутылку и нахлестается до умопомрачения. При этом у Миши имелась дурная привычка запирать гаражные ворота при включённом двигателе, оставляя открытой лишь калитку. Миша сидел в салоне «пятёрки», пил водку и слушал музыку по магнитофону. Неоднократно отец Пётр уговаривал соседа поостеречься. Гараж наполнялся выхлопными газами до такой степени, что был риск не добраться до выхода живым, на что Миша неизменно отвечал, что учить жить его не надо, и он всегда сумеет выйти на чистый воздух. Однажды рано утром священник увидел раскрытую калитку соседнего гаража и услышал рёв мотора «пятёрки» на пределе мощности. Миша газовал раз за разом, нещадно давя акселератор. Отец Пётр выгнал собственную машину и поспешил по своим делам. Последнее, что он увидел в зеркале заднего вида – густое облако чёрного выхлопа, рвущееся из калитки соседнего гаража. Когда священник вечером вернулся в гараж, он увидел милицейскую машину. Два молодых милиционера дежурили перед входом в соседний гараж. Заглянув внутрь, отец Пётр увидел мёртвого Михаила, лежавшего с прижатыми к груди согнутыми руками и открытыми остекленевшими глазами. Лицо покойника было слегка закопчённым. Милиционеры рассказали, что перед смертью Михаил снял крест и положил его на панель приборов, затем открыл боковую дверцу машины…, из чего священник понял, что сосед покончил с собой. Отчего? Что привело его в отчаяние? Перед этим он пьянствовал несколько дней подряд и, похоже, не ночевал дома. Наверное, у него были семейные неприятности, не могло быть иначе при его беспросветном алкоголизме. «Отчего он не поговорил со мной?» – сокрушался отец Пётр. Впрочем, с похмелья Миша нёс всегда какой-то вздор…» Жалко человека. Пропал. Его теперь и отпеть нельзя как самовольно наложившего на себя руки. Как часто мы своим равнодушием оставляем людей один на один со смертью, не замечая критического состояния души ближнего и не оказывая ему внимания и помощи в нужный момент!» – размышлял священник. Теперь, глядя на постоянно запертые ворота и калитку соседнего гаража, он вспоминал соседа-самоубийцу и какое-то смутное чувство вины не давало ему покоя.

Гаражный архипелаг был уединённым местом. Осенью, зимой и ранней весной после 17 часов здесь почти никого не было, и это уединение нравилось батюшке. Впрочем, иногда отсутствие соседей таило опасность. По крайней мере, дважды отец Пётр испытал это на себе. Чтобы попасть в свой бокс ему приходилось пройти две трети территории кооператива. Однажды в вечерний час из-за угла длинного гаражного бокса, вытянутого вдоль дороги, навстречу появился незнакомый парень, направивший на священника обрез винтовки: «Вот положу тебя здесь, и никто не узнает!» – заявил хмельной незнакомец. Ни ростом, ни крепостью он не выделялся, так, мозгляк какой-то, но глаза у него были злые и он не шутил, коль передёрнул затвор винтовки. Долю секунды священник колебался, как поступить. Затем счёл за лучшее сделать вид, будто ничего не происходит. В том же темпе отец Пётр продолжал двигаться в прежнем направлении, читая про себя псалом 90-й «Живый в помощи…» Прошло несколько напряжённых мгновений. Священнику стоило больших усилий не ускорить шага и не оглядываться. К счастью, дорога вскоре заворачивала за угол, и он исчез из сектора обстрела обозлённого парня. Выстрела так и не последовало, и батюшка вздохнул с облегчением. Он был уверен, что никогда не видел этого парня и чем вызвал такое раздражение, не понимал.

В другой раз какой-то юнец спустил на священника собаку – кавказскую овчарку. Просто так, ни с того, ни с сего приказал собаке: «Возьми его!» Однако, отец Пётр, неплохо знающий повадки животных и сам державший собак, успел разглядеть, что пёс, хоть и огромный, но молодой, неопытный, к тому же явно не притравленный по человеку. Поэтому он принял единственно правильное решение: продолжил идти своей дорогой, не делая резких движений и показывая вид, что вообще не замечает бегущей собаки. Овчарка пронеслась мимо.

Впрочем, подобные неприятные инциденты больше не повторялись, хотя священнику приходилось иногда посещать гараж и ночью, если его вызывали к больным или умирающим, ибо служитель алтаря должен быть готов ко всему по старинной поговорке: не доспи, не дообедай, всё крести, да исповедуй. И если уж ночью поднимают с постели, значит, случилось что-нибудь серьёзное, какое-нибудь несчастье. Отец Пётр видел много горя, так много, что если бы оно не уравновешивалось радостью при совершении таких треб, как крестины и венчания, существование священнослужителя превратилось бы в сплошное мучение, потому что ему никогда не удавалось «закалить» себя при виде чужой беды и оставаться отстранённо-равнодушным, как это иногда случается, допустим, с медиками. Иногда он терялся и не знал, что сказать людям, потрясённым ударами судьбы и тогда про себя просил Бога о вразумлении, чтобы помог облегчить бремя скорби людской. И находились слова, подбирался, как-то сам собой, верный тон и подход и иногда осушались слёзы и даже появлялись улыбки. В сущности, часто в большом горе слова постороннего человека не нужны и бессильны, он служит лишь как объект, на которого изливают своё горе, перекладывают своё бремя, часто сломленному несчастьем некому излить душу и надо просто выговориться, после чего наступает некоторое облегчение.