Прот. Савва Михалевич - От сокровищ моих

Когда отца Петра Цветкова спрашивали, как он будет справлять день рождения, он неизменно отвечал: «Да никак. Для празднования есть день тезоименитства. У меня он 12 июля в день святых апостолов Петра и Павла… Службу отслужу и домой. Там меня матушка с детьми поздравит, а пировать и плясать по моему сану и неприлично. Я не царь Ирод» – намекая на главу 6-ю Евангелия от Марка. Но в том году случай был особый. Протоиерею исполнялось 40 лет – круглая дата. И матушка, и дети настаивали на праздновании. Наконец, отец Пётр уступил. Его родственники, прихожане, друзья и немногочисленные спонсоры решили устроить батюшке сюрприз. Сняли зал на 20 персон в московском кафе. Тщательно продумали программу вечера и меню. Юбиляра собирались поздравлять со стихами и песнями. При этом должна была звучать и музыка, только церковная и классическая, другой отец Пётр не признавал. Торжество должно было начаться в 15 часов. Таким образом, после службы и лёгкого завтрака все успевали приготовиться, принарядиться и доехать до столицы, расстояние до которой от прихода, где служил юбиляр, составляло 60 километров.

В нужный час дети уже были готовы и вертелись у всех под ногами, матушка спешно доглаживала парадную юбку и подбирала бусы, гармонирующие по цвету с блузкой, когда громко и требовательно взревел телефон. «Надеюсь, это не какая-нибудь срочная треба» – заявила она – «стоит куда-нибудь собраться, как тут же требуется отец Пётр! Если что, откажись, отложи на другое время. У тебя всё-таки юбилей! Имеешь же ты право на отдых!»

«Слушаю» – меланхолично отозвался священник, поднимая трубку. В продолжение разговора его лицо приобретало всё более и более виноватое выражение. Так и есть! Это был вызов к умирающей, вызов срочный. Лежачая больная явно доживала последние часы, а может минуты. Вздохнув, отец Пётр снял парадную рясу и надел ветхий выцветший подрясник с глубокими вместительными карманами, куда можно было засунуть и портативный требник, и коробочку с ладаном, и пачку легковоспламеняющегося угля, и прочие предметы, нужные на требе. «Едешь, да?» – разочарованно протянула матушка. Протоиерей лишь развёл руками: «просят соборовать и причастить. Отказывать нельзя, сама знаешь. Авось в кафе подождут?»

«Ну не знаю, не знаю. Сейчас попробую туда позвонить. А что-то скажут благодетели?»

«Объясни им пожалуйста ситуацию. Скажи, что я не мог отказать».

«Попробую. Только в кафе наверное график и после нас будет другая компания. Ну да ничего не поделаешь».

Через полчаса замызганные старые «Жигули» отца Петра остановились возле уродливого дома барачного типа. На улице его поджидал Иван Сергеевич – старик-прихожанин, вызвавший священника к умирающей соседке-старушке. Проводив отца Петра на второй этаж, он своим ключом отпер дверь. В нос пахнуло вонью старого дерева, мокрых тряпок, общественной кухни и немытого тела. На железной кровати, укрытая какой-то жалкой пахучей рванью, лежала высохшая маленькая старушка. Края одеяла и грязной простыни свешивались низко над полом. Внезапно они зашевелились, и из-под кровати высунулась маленькая лохматая оскаленная мордочка и тявкнула на подходившего священника надтреснутым фальцетом. «Дамка! Дамка! Иди сюда!» – поманил собачонку-телохранительницу Иван Сергеевич. «Вот я тебе косточку дам!» Дамка неохотно покинула свою засаду и, подозрительно взглянув на отца Петра, боком-боком прокралась на кухню, где Иван Сергеевич разложил на газетке обещанное угощение.

Старушка лежала, закрыв глаза. Похоже, она уже наполовину оставила этот мир и отчасти жила в ином месте и, когда пастырь дотронулся до неё, не сразу поняла, что происходит и чего от неё хотят. Затем глаза умирающей приняли осмысленное выражение, и она что-то прошелестела едва слышным голосом. «Всё поняла» – сообщил Иван Сергеевич – «она ведь сама попросила священника». Отец Пётр начал требу. Соборование продолжалось очень долго, так как совершитель был один, вместо положенных семи священнослужителей, и ему самому приходилось и читать, и петь, и кадить, и священнодействовать. Впрочем, для отца Петра такое положение дел стало привычным. Он с удовлетворением отметил, что старушка в конце таинства дышит так же ровно, хотя и тихо, как в начале. Значит, дотерпит до конца, и будут исповедь и Причащение, не понадобится никаких срочных, экстренных мер. Наконец, всё было закончено. Болящая вынула из-под одеяла высохшую, как куриная лапка, ручку и слегка пожала ею ладонь священника. Она была довольна. Ворчащая Дамка снова водворилась в своё убежище под кроватью и пару раз гавкнула оттуда, давая понять, что расслабляться не собирается и выполнит свой долг до конца. Отец Пётр сказал пару напутственных слов старушке и ласково простился с ней. Он никогда не уходил просто так, как рядовой требоисполнитель, выполнивший своё дело и формально выполнивший свой долг. Он всегда старался как-то ободрить, утешить, вселить надежду.

На обратном пути, крутя баранку и напевая любимую арию из «Царской невесты», священник приоткрыл окно. Тёплый ветер ворвался в салон гортанными криками грачей и запахом распустившихся почек. На душе было радостно. Даже в день своего праздника отец Петр не отказал просящему. А вечер? Вечер состоялся позже на 3 часа и был весёлым и удачным во всех отношениях.

Стоять за церковной кассой, так называемым «ящиком», совсем не простое дело. Обычно продают церковную утварь (свечи, иконы, крестики и прочее) и принимают записки о здравии и упокоении приходские старосты, казначеи или их помощники, но на одноштатном приходе всё иначе – людей не хватает и за ящик встаёт и матушка настоятеля, а то и сам настоятель. Народ у нас всё ещё мало церковный, поэтому иногда задаёт задачки, которые простая бабушка-прихожанка, пусть даже облечённая определённой властью и доверием приходского совета, решить не в состоянии. Она ведь не училась в церковно-приходской школе (те, которые учились до революции, уже вымерли) и не изучала Закон Божий.

«Где подать записку «за здорово живёшь?»

«Что такое «внембо»?

«Можно в записке поминать католиков?»

«Дайте мне икону Божией Матери, но не с мальчиком, а с девочкой». (?)

Моё доверенное лицо – старушка Раиса Ивановна довольно легко справляется с первым пунктом, второй и третий ставят её в тупик, четвёртый поражает откровенной тупостью. Она бежит ко мне за разъяснениями и мне приходится выяснять, откуда взято непонятное слово. «Ну, батюшка, это на Рождество поют: «… внембо звездам служащии звездою учахуся…» «Так это не одно слово, а несколько: «в нем бо», то есть «ибо в нём», имеется в виду «в событии Рождества». В записках можно поминать только православных. На домашней молитве допускается помин инославных – протестантов, католиков, армян». Умалчиваю о том, что есть и другие мнения. Сейчас неуместно заводить дискуссию на данную тему.