Прот. Савва Михалевич - От сокровищ моих

Этот человек не имел понятия о грехе и, должно быть, древние церковные каноны не всегда уместно предъявлять современным грешникам, которые и так всю жизнь были лишены Святого Причастия. Одно лишь ясно: сразу допускать к таинству подобных людей тоже нельзя. Тот невольный убийца так и не пришёл больше к отцу Ростиславу, но священник тешил себя надеждой, что он обратился к другому пастырю.

Теперь батюшка отчётливо улавливал сходство между тем великаном и новым посетителем. Мужчина, между тем, купил несколько свечек и ставил их перед образами. Затеплив свечку, он на несколько минут задерживался перед иконой, истово крестился и кланялся – во всяком случае, внешние приёмы благочестия были им усвоены. Затем посетитель вновь приблизился к священнику и спросил, когда будет исповедь. «Завтра в 8 утра».

«Я не причащался 6 месяцев. Хотел бы завтра поисповедаться и причаститься».

«Где вы причащались в последний раз?»

«В тюрьме».

«За что сидели?»

«За убийство».

«Вот оно!» – подумал отец Ростислав, которого снова пронзила дрожь, но он ничем не выказал своего беспокойства.

«Вы раскаялись в содеянном? Исповедали этот грех перед священником?»

«Я не виноват. Не я убил».

«Сколько лет вам дали?»

«Восемь».

Повисло тягостное молчание. Священник продолжал вглядываться в лицо собеседника.

«Почему вы так на меня смотрите?»

Отец Ростислав не отвечал. Взгляд серых глаз гостя так же буравил его, словно пришелец пытался загипнотизировать собеседника. Они с минуту, молча, поедали глазами друг друга, и ни один не отводил взгляд.

«А на тебе печать» – нарушил молчание отец Ростислав.

«Какая печать?» – моргнул незнакомец.

«Каинова».

Серые глаза посетителя метнулись куда-то в сторону. Ни слова не говоря, он развернулся и вышел из церкви. Священник услышал, как взревел мотор автомашины и через минуту всё затихло.

В моей жизни присутствует малоприятная закономерность: ничего не получается с первого раза, первый блин всегда комом. Затем, набив шишек, потом и кровью я обычно достигаю цели, проявив известное упорство и даже упрямство. При этом иногда оказывается, что вожделенная цель того не стоила, но обвинять некого – сам добивался. В восьмилетнем возрасте мама отвела меня в музыкальную школу, в которую я не поступил из-за отсутствия музыкальных способностей. Однако маме сильно хотелось, чтобы её сыночек получил музыкальное образование и меня отдали в подготовительный класс. Выяснилось, что всё-таки я в музыкальном отношении не совсем безнадёжен и со второго раза меня приняли, да ещё в скрипичный класс, где слух должен быть особенно выдающимся, а не в фортепианный, как планировалось. Произошло это в середине учебного года. Таким образом, я отстал от прочих по такому важному и сложному предмету как сольфеджио и так никогда своих одноклассников и не догнал, главным образом потому, что преподавательнице было на меня наплевать, и она палец о палец не ударила, чтобы как-то помочь мне. По специальности же (то есть в игре на скрипке) я преуспел больше, но через год обучения совершенно охладел к инструменту и валял дурака, мучая учительницу. В конце концов, музыку бросил, несмотря на сопротивление мамы.

После окончания средней школы завалил вступительные экзамены в университет. Поступил через несколько лет, после армии. Получив повестку в военкомат, был оставлен «до особого распоряжения» и отправился в армию через год не со своими ровесниками, а с другим призывом. Стоило ли удивляться, когда, оставив университет, я провалился на экзаменах в семинарию? Правда, меня оставили кандидатом и приняли перед Пасхой, в самом конце учебного года, так что все экзамены пришлось сдавать экстерном. Подобных примеров в моей жизни сколько угодно, но сейчас речь о другом. В семимесячном промежутке между неудачными вступительными экзаменами и зачислением в духовную школу я пел в повседневном хоре Троице-Сергиевой лавры. Регент, ныне покойный иеродиакон Никон, принял меня в хор по ходатайству моей супруги, которую знал с детства. Моя Лора профессиональный дирижёр-хоровик. Она готовила меня к экзамену по пению в семинарию и обнаружила у меня голос и слух. Вероятно, кое-какие навыки в музыкальной школе я всё же получил. Во всяком случае то, что годами не получалось в школе, она объяснила мне за одно занятие. Да-да: требуется лишь немного усердия со стороны обучаемого и чуть-чуть любви от обучающего и всё получается.

Забегая вперёд, скажу, что до принятия священного сана я пропел в разных церковных хорах в общей сложности пять лет, в том числе два года в лавре. Такая практика мне дала многое и в профессиональном отношении и в знании людей, так как приходилось общаться с очень разными и порой оригинальными персонажами. Это вообще особая тема – церковные хоры. Может быть, я когда-нибудь к ней обращусь, но теперь мне вспомнился один аспект клиросного послушания в монастыре – синодики. Для непосвящённых: синодики это списки живых и мёртвых православных христиан, за которых молится церковь. Естественно, что в таких древних обителях как Троице-Сергиева лавра эти списки огромны, так как монастырь ежедневно посещают сотни паломников, да ещё существуют исторические перечни имён жертвователей – ктиторов прошлых веков. Все русские монархи и вельможи щедро жертвовали на монастырь в течение веков с тем, чтобы за них молились при жизни и, в особенности по смерти, совершая вечный помин. Вероятно, после закрытия и разгрома обители в XX веке эти списки не полны, но они восстановлены хотя бы частично. В новейшее время помин ограничивался короткими (сорок дней) и средними (полгода-год) сроками. Итак, в конце 1970-х лаврские синодики имели вид общих тетрадей в красной обложке по толщине превышающие обычные раза в два, переплетённых монастырскими переплётчиками. На каждой странице два столбца имён, записанных аккуратным красивым почерком через строчку. Я не знаю, сколько всего было синодиков, но на наш правый клирос за вечерним богослужением их давали 6–7, столько же доставалось левому клиросу и не менее десятка тетрадей вычитывали монахи не занятые в богослужении и пении вместе с благочестивыми мирянами мужского пола.

В те времена в праздничном богослужении участвовало не менее восьми монахов в священном сане. В будни – два-три. В любом случае вычитать синодики без посторонней помощи служащие возможности не имели. Тут помогал и хор в те моменты, когда не было пения, а только чтение, и достойные доверия миряне. В основном это были почтенные старцы из местных, постоянно посещающие монастырские богослужения, или паломники, приехавшие в лавру на богомолье, уже знакомые братии. Среди последних выделялся один дедок, которого монахи называли дядя ВАСЯ. Он проживал где-то на юге, кажется, в Донбассе и гостил в лавре неделями, щедро жертвуя на монастырь значительные суммы. По словам отца Никона, дядя Вася в прошлом был выдающимся авиамехаником. Выйдя на пенсию, он зажил припеваючи в своём маленьком домике с садиком. Если дядя Вася нуждался в деньгах, то ближе к весне он приезжал в какой-нибудь совхоз и предлагал подготовить технику к посевной. Любой председатель мечтал о таком высококлассном специалисте, а старик умел оживить даже безнадёжно испорченные трактора и комбайны, так что дядю Васю вознаграждали очень даже щедро и он получал возможность паломничать. Оба клироса в трапезном храме Троице-Сергиевой лавры, а вернее в церкви преподобного Сергия, ибо передняя часть этого длинного здания, отделённая перегородкой от основного помещения, с главным центральным алтарём носит имя основателя обители, располагаются на возвышениях и приподняты на несколько ступеней над полом из уральской яшмы и окружены деревянными барьерчиками. На клиросах стоят правый и левый хоры, у подножия левого клироса – на «женской» стороне прихожанки. Обычно это жёны и дети священников, родственницы монахов и работницы монастыря (повара, уборщицы, бухгалтеры и проч.). У подножия правого клироса – свободные от послушаний монахи и старики-прихожане мужского пола. Вот они выстроились в ряд, выставив седые бороды, вооружившись очками и держа толстые тетрадки в вытянутых руках. Они гордятся оказанным доверием. Ещё бы! Читать помянники очень почётно. У них своя иерархия. Какой-нибудь особо уважаемый дед распределяет синодики по чтецам и забирает тетради после прочтения. Однажды перед службой я поднялся на клирос несколько ранее обычного с намерением посмотреть ноты одного сложного произведения, которое мы только начали разучивать, и застал там семинариста с параллельного курса по кличке Понтий. В семинарии и академии специфичные прозвища. Этот получил кличку из-за своей фамилии Пантелеев. Понтий выглядывал из-за загородки, наблюдая за дедами-чтецами, и давился от беззвучного смеха. Оказывается, «лидер» поспорил с одним из «рядовых» и дёрнул своего оппонента несколько раз за бороду.