Эйвин Болстад - Без маски

Фьорд был весь забит сельдью. Косяки стояли здесь долго, а затем потянулись к югу, на радость тамошним морякам, глаза которых покраснели от тревог и бессонных ночей. Но Мусебергет, Кристафер и Ульрик не разделяли этой радости. Стало быть, их гениальный план был бы осуществлен, если бы не появился из-за Калвена Единорог на своей остроносой лодчонке. Так вот почему он так торопился! Он, видимо, по приметам знал, что сельдь скоро будет здесь. Говорили, что у Калвена она так и кишела!

Мысль о потере огромной прибыли выводила их из себя. Дело дошло до крупной ссоры. Зачем Мусебергет составил договор, не посоветовавшись с ними? Но Мусебергет нашел достойный ответ на эти инсинуации.

И не успели они оглянуться, как Кристафер уже затеял жестокую тяжбу с Ульриком, Ульрик с Мусебергетом, Мусебергет с Кристафером. При этом они обменялись такими «любезностями», что никакое сотрудничество их в дальнейшем стало невозможно. Рухнула вся система с пониженными расценками. Теперь они ненавидели друг друга. Однако существовал человек, которого они ненавидели еще больше. Это был Единорог. О если бы они могли упрятать его под замок! Счастью их не было бы границ. Этой последней проделки они ему уж никогда не забудут!

Когда Единорог пришел, чтобы получить свои деньги, они встретили его молча, сощурив глаза. Никто из них не протянул ему руки, никто не пригласил сесть. Он стоял у порога, а компаньоны молча и презрительно глядели на него. Но прежде чем уйти. Единорог обернулся и спокойно сказал:

— Я с вами согласен. Лучше быть одному, чем в плохой компании…

И на прощанье так хлопнул дверью, что большой портрет, изображавший Оскара II с супругой, свалился на пол.

«Терпение и молчание — единственное право бедняков, хотя им не возбраняется постоять за себя языком», — говорил, бывало, Морской Волк.

Чуть южнее города Бергена среди голых прибрежных шхер лежит чудесный цветущий остров. В стародавние времена славился он своим картофелем. На этом острове жил некий рыбак. Веселого задора и стойкости в несчастье было у него хоть отбавляй, а в придачу к веселому нраву — еще целая куча ребятишек. Их у него росло душ восемь, мал-мала меньше! Рыбак и его семья жили в страшной бедности, но переносили ее с большим достоинством.

И лишь один-единственный раз ни находчивость, ни веселый нрав не помогли рыбаку выпутаться из беды. И вот об этом-то и пойдет речь.

Сиверт был невысок ростом, тощий и узкоплечий, с непомерно длинной шеей и огромным кадыком. Но как он пел! Люди, знавшие толк в этом деле, поговаривали, что в Сиверте пропадает великий певец. Был он темноволосый, с крупным носом, резко выступавшим над небольшим круглым подбородком, а под ним намечался какой-то уж очень забавный второй подбородок. Всё это придавало лицу Сиверта выражение лукавого озорства. Да он и был озорником! Пушистые светлые усы казались фальшивыми по контрасту с его темной гривой.

Всем было невдомек, как случилось, что красавица Дорди Ельмеланн вышла замуж за этакого бедолагу. Но непохоже, чтобы она в этом раскаивалась. Родом она была из зажиточной семьи, владевшей и усадьбой и рыбным промыслом; жили они что твои богачи — на городской манер. Братья надули ее, лишив наследства и вообще всего, что ей причиталось по родительскому завещанию.

Но Дорди только смеялась, а Сиверт сочинил о ее братьях забавную историю, которая обошла всё побережье и прижилась повсюду, где только она пришлась к месту. Ведь таких случаев встречалось немало и на самом побережье и дальше в горах, — пожалуй, там еще больше.

Перелистывая в один прекрасный день толстую конторскую книгу, купец Рейнерт Мусебергет обнаружил, что долги Сиверта записаны на целых двух страницах. А подсчитав всю сумму, он пришел в ужас. Попробуй взыщи с Сиверта такой долг, даже в рассрочку! Да, плакали кровные денежки Мусебергета! Всякому, кто знал нрав купца, было яснее ясного: эта потеря подействует на него как самая тяжкая болезнь. Негодуя на это упущение в своих денежных делах, которые были для него дороже сердечных, Мусебергет заподозрил во всем третью дочь Сиверта, нареченную диковинным для тех краев именем: Ауроника. Эта девушка торговала в его лавке, и за ней увивались не только все местные молодые люди, но и сам Мусебергет. Однако весь его интерес к ней испарился, словно роса под лучами солнца, как только ужасное подозрение закралось в его уязвленное сердце. Отныне лишь здравые, деловые размышления лишали его ночного сна. Да к тому же здоровую оплеуху никак не примешь за дружескую ласку! И Мусебергет не мог взять в толк, какого черта он, после того случая в каморке Ауроники, еще отпускал в кредит товары ее отцу. А хуже всего то, что Сиверт получил в кредит сети и всю рыболовную снасть. Уж это было из рук вон плохо!

В долгие часы ночной бессонницы досада и огорчение всё росли и росли в душе Мусебергета, пока он в один прекрасный день не потребовал, чтобы ленсман взыскал с Сиверта долг.

Сиверт выстроил себе красивый дом, потому что был мастер на все руки и славился своей резьбой по дереву. А что особенно редкостно: Сиверт был подлинным наследником старых бродячих мастеров, которые расписывали розами потолки и двери по всей округе. Эти розы были такие яркие, что, казалось, солнышко светит в парадной горнице даже в бурное ненастье. Платили за такую работу гроши, и только любовь Сиверта к труду и краскам заставляла его выполнять работу на совесть.

Обитателей дома на острове как громом поразило: Мусебергет, всегда благоволивший к ним, собирается вдруг взыскать с них долг. Да еще как взыскать! Ведь он попросту отнимет у них дом! Впервые в жизни у Сиверта опустились руки. В оцепенении просидел он дома целых три дня, а Дорди бегала вокруг него, ломая руки. На дом-то ей наплевать, а вот то, что ее Сиверт упал духом, — это самое страшное…

Но однажды вечером Дорди вдруг пришла в голову счастливая мысль. Она бросилась к Сиверту, который всё время сидел возле печки, уставившись на пустой дровяной ящик, силой подняла его, обрядила в засаленный плащ и потащила к причалу, не переставая сыпать благословения и проклятия. И не успел Сиверт сообразить, что же, собственно говоря, произошло, как уже, сидя за рулем, держал курс на север, к островку, где обитал Единорог…

Сиверт вернулся повеселевшим. Почему-то он принялся бродить по дому, словно навсегда прощаясь с ним. Но Дорди слышала, как он всё время мурлычет какую-то песенку. А потом он вдруг стал насвистывать, стоя перед дверью в парадную горницу, украшенную чудесными узорами из роз. Засунув руки в карманы, Сиверт прогуливался по горнице. Иногда Дорди, не спускавшая с него глаз, вдруг замечала, что он останавливался в дверях как вкопанный и безмолвно шевелил губами. Как пить дать — он задумал какую-то злую шутку.