Ингер Эдельфельдт - Удивительный хамелеон (Рассказы)

И Тессан будто услышала ее мысли:

— Идея с Т-Сентрален никудышная. Может, ломанемся еще куда-нибудь?

— И куда? — поинтересовалась Мадде.

На этот вопрос никто ответить не мог. Семь девочек, всем по четырнадцать лет. Несчастье объединило их, они заключили союз. Ни у кого и в мыслях не было нарушить его; ночь они проведут вместе в священном согласии.

На обсуждение ставились какие-то неопределенные предложения о молодежных центрах и кафе, но они тотчас были отвергнуты голосованием.

Девочки сидели, словно накрытые общим покрывалом горя, то вздыхая, то предаваясь резкому, ироническому хихиканью, в знак одобрения Маддиных замечаний о земной юдоли, в которой люди влачат свое существование. Все они будто говорили одними устами.

На «Зинкенсдамм» вошла компания малолетних пятничных гуляк. Они тащились через весь вагон, в глазах у них греховно горела анархия, а ноздри хищно раздувались. «Зиг хайль, зиг хайль!» И они хотели, чтобы все повторяли за ними.

На следующей станции девочки перешли в другой вагон.

Они уселись на коленях друг у друга; сгущенное соцветие ароматов чипсов и парфюмерии наползло на одетого в строгий костюм джентльмена, который до этого сидел в задумчивости один. Он поднял глаза и посмотрел на них с каким-то смущенным любопытством.

— Только не думайте, алкоголя мы не употребляли, — заметила Элиф.

— Мы просто молодежь, — сказала Пу жалобным тоненьким голоском какого-нибудь звереныша из диснеевского мультфильма. — Мы как раз и есть те самые подростки, которым обычно некуда пойти.

— Но куда-то вы все-таки направляетесь, — сказал мужчина.

Он был по-настоящему изысканным и походил на героя британского телесериала, повествующего о непростой дилемме богатых аристократических семей, решение которой требовало известной сдержанности. Было удивительно, что он заговорил с ними.

— Может, в Хинсеберг? [17] Женская тюрьма. — спросила Мадде.

Мужчина улыбнулся. Зубы у него были ровные и белые, как мел.

— Не думаю, — сказал он. — Во всяком случае, надеюсь, что это не так.

— Очень мило с вашей стороны, — проговорила Пу, улыбнувшись ему своей блестящей металлической улыбкой.

Остальным она сказала:

— Мы ему нравимся!

— Если хочет, может о нас позаботиться, — бесстрашно хихикнула Тессан, а Пу добавила:

— Иначе придется тащиться в го-о-ород.

— Не советую, — серьезно возразил он. — Мало ли что может случиться в такую ночь.

— А что нам делать? — с надрывом произнесла Эмель.

— Может, вы пригласите нас к себе домой? — продолжила Тессан свое обворожительное наступление.

Мужчина снова улыбнулся быстрой веселой улыбкой. Он как-то смущенно посмотрел на свои руки. На мизинце у него было дорогое кольцо с печаткой; на нем все было дорогое.

Он поднял глаза.

— Идет, — ответил он.

Они сошли на «Эстермальмсторг». Он не шутил, он действительно пригласил их к себе. Даже Мадде позволила себя уговорить. Он обещал угостить их бутербродами. «А это не опасно?» — думала Лейла. Но все-таки их семеро.

«К. Б.» — так он просил называть его. Как послушные, но вышедшие из положенного возраста бойскауты, они шагали за ним по перрону.

Молодой русский парень с вьющимися волосами и жаждой приключений в глазах играл на синтезаторе и пел, стоя прямо напротив эскалатора. Девочки завороженно смотрели, как К. Б., улыбнувшись, положил ему в коробку сотенную купюру.

— Калинка, калинка… — Русский перестал петь и низко поклонился. К. Б. остановился.

— Go on singing, — сказал он. — Go on singing. [18] Пой, пой. Продолжай (англ.).

«Это наверняка очень хороший музыкант, — подумала Лейла. — Он, несомненно, пользовался успехом в России».

У выхода из метро лежал лохматый нищий, перед которым стояла табличка, написанная от руки: «Я бездомный».

Ему в шляпу К. Б. ничего не положил. Лейла задумалась о том, хороший он человек или нет.

Как бы то ни было, лучше уж оказаться в его руках, чем угодить прямо в когти людей со спидозными иглами.

В квартире у К. Б. все было очень строгим. Все цвета словно перемешались с рисовой мукой: светло-серый, светло-зеленый, светло-желтый. У него были светло-серые кожаные диван и кресла, дорогая тренажерная установка. Он показал им висевшие на стенах подлинники картин. А еще у него были две абсолютно одинаковые литографии какого-то Миро, он находил ужасно забавным то, что одна из них была подделкой, но невозможно было определить какая.

Музыкальный центр у К. Б. суперсовременный, они такого еще не видали, и еще у него был телевизор с плоским экраном и кристальным изображением.

Он работал в суде. Мадде тотчас решила, что он полицейский. Она обличительным тоном заметила, что приятелю ее двоюродной сестры, миролюбивому антирасисту, полицейский дал по яйцам.

Лейле стало стыдно.

Но К. Б. в ответ только дружелюбно объяснил, что он адвокат.

— Будете минеральную воду? — спросил он и провел их в кухню. Он достал все, что нужно для бутербродов, а также выставил блюдо с экзотическими тропическими фруктами. В два других блюда они выложили чипсы.

И вот они сидели и жевали.

Во взгляде К. Б. читалось какое-то подобие сожаления или, по крайней мере, легкой грусти.

— Послушайте, я хотел бы сказать вам что-нибудь хорошее, — сказал он. — Дать какой-нибудь совет.

— Что за совет? — поинтересовалась Пу.

— На будущее. И просто для жизни. — К. Б. нервно развел руками.

— Мы собираемся стать безработными наркоманами, — хихикнула Тессан.

Это задело К. Б.

— Решать вам, — сказал он. — Я только хочу, чтобы люди прислушивались друг к другу. Я думаю, мир изменился бы, если один человек был способен выслушать другого. Если бы люди иногда могли совершать невозможное и подвергать свою веру сомнению. — Он был печален или даже растроган.

Они сидели в гробовой тишине. Лейла думала, что кто-то из них должен сказать что-нибудь дружелюбное. Все-таки они были его гостями, а он казался в каком-то смысле таким одиноким. Но чего, собственно говоря, он от них хотел? Наверняка за этим кроется какой-то подвох.

Молчание продолжалось. Все жевали, каждый на свой лад.

«Весь мир жует, — подумала Лейла. — Люди и звери. Крысы в простенках. Черви. А черви, вообще, жуют? В таком случае нам повезло, что мы не слышим, как они это делают».

Во всем этом пережевывании было что-то бесконечно мучительное. Она прекратила жевать и проглотила последний кусочек, остававшийся во рту.

— Можно вас пофотографировать? — вдруг спросил он.

«Ага, так вот, оказывается, чего он хотел», — подумала Лейла. У нее на языке вертелось: «Никаких фото в обнаженном виде, спасибочки».

Но он хотел сделать обычные фотопортреты, особенно Элиф и Эмели. У него был отличный полароид, «великолепный», как он сам говорил.