Джером Бар - Супермен (сборник)

Мы, мальчишки, завизжали от восторга. Вон Длинный Джонсон, что подстригает газоны, а вон Каванах из киоска с содовой, и Коротышка Смит, и Пит Браун, и Молния Миллер!

А вон и сам Большой По! Мы, мальчишки, закричали, захлопали в ладоши!

Каждый вечер Большой По продавал воздушную кукурузу, он возвышался над кукурузным автоматом в танцевальном павильоне чуть позади гостиницы, у самого берега озера.

Каждый вечер я покупал у Большого По кукурузу, и он специально для меня обильно поливал ее маслом.

Я затопал ногами и завопил:

— Большой По! Большой По!

Он увидел меня и оттопырил губы — сверкнул ряд белых зубов, — махнул мне рукой и приветственно гоготнул. Мама встревоженно глянула направо, налево, обернулась назад и толкнула меня локтем.

— Тише, — буркнула она. — Тише.

— Боже правый, боже правый! — воскликнула женщина рядом с мамой, обмахиваясь сложенной газетой. — Для цветной прислуги сегодня настоящий праздник, верно? Единственный раз в году, когда им можно разгуляться. Большой матч между белыми и черными — они ждут его все лето. Но это еще не все. Вы на их празднике были? Видели, как они отплясывают кекуок?

— Мы купили билеты на вечер, — сказала мама. — Они дают концерт в павильоне. Доллар с человека. Недешево.

— А я считаю, — заметила женщина, — что раз в год можно и раскошелиться. А уж их пляски — тут есть на что посмотреть! У них такое естественное чувство…

— Ритма, — докончила мама.

— Именно, — согласилась женщина. — Именно ритма. Что есть, то есть. Боже правый, вы бы видели цветных горничных в гостинице. За этот месяц они в магазине тканей в Медисоне весь сатин скупили. Как выдастся свободная минутка — все шьют да смеются. Еще я у них видела перья для шляп. Горчичные, бордовые, голубые, фиолетовые. Вот будет красотища!

— А я видел, как они проветривали смокинги, — не удержался я. — Всю прошлую неделю висели на веревках за гостиницей!

— Надо же, как гарцуют, — сказала мама. — Посмотреть на них, можно подумать, что они собрались выиграть у наших!

Цветные игроки разминались, бегали взад-вперед, перекликались, у одних голоса высокие, мелодичные, у других басовитые, густые, тягучие. Далеко в центре поля то и дело вспыхивали их белозубые улыбки взлетали вверх обнаженные черные руки, они хлопали себя по бокам, прыгали, бегали и резвились, будто кролики, веселье так и било через край.

Большой По взял в охапку несколько бит, взгромоздил их на здоровенное плечо и важно прошествовал вдоль линии первой базы, голова откинута назад, улыбка во весь рот, пощелкивая языком, он напевал:

Колени вверх, вниз, в стороны, а битами размахивает, будто дирижерскими палочками. С левой трибуны — взрыв аплодисментов, негромкое хихиканье: там собрались молодые цветные хохотушки, сама непосредственность, так и зыркают своими угольками. Жесты у них какие-то быстрые, но до того изящные — глаз не оторвать, может, так кажется из-за цвета кожи? А смеются — будто пташки воркуют. Они замахали Большому По, а одна фальцетом выкрикнула:

— А-ах, Большой По! А-ах, Большой По!

Когда Большой По закончил свой кекуок, из белого сектора тоже донеслись вежливые хлопки.

— Эй, По! — завопил я.

— Прекрати, Дуглас! — шикнула на меня мама.

Но вот между деревьями мелькнула команда белых, тоже все в одинаковой форме. На нашей трибуне будто гром прогремел: зрители закричали, повскакивали с мест. Белые игроки — белее не придумаешь — побежали через зеленый ромб поля.

— А вон дядя Джордж! — воскликнула мама — Какой шикарный у него вид! — Дядя Джордж уткой переваливался по траве, а форма на нем была будто с чужого плеча — пузо вываливалось из фуфайки, а жирная шея как всегда, растекалась по воротнику. Он мельтешил пухлыми ножками, пыхтя и в то же время улыбаясь. — Все наши выглядят шикарно! — восхитилась мама.

Я сидел и смотрел на них, на их движения. Рядом сидела мама, она, наверное, тоже сравнивала, тоже думала, и увиденное поразило ее и обескуражило. Как легко выбежали на поле темнокожие, будто олени и антилопы в замедленной съемке из фильмов об Африке, будто пришельцы из снов. Они сияли, как прекрасные коричневые животные, которые просто живут, даже не подозревая об этом. И когда они бежали, выбрасывая вперед свои легкие, неспешные, плывущие во времени ноги, за которыми тянулись их большие раскинутые руки и растопыренные пальцы, и улыбались на ветру, их лица вовсе не говорили: «Смотрите, как я бегу! Смотрите, как я бегу!» Нет, ничего подобного. На их лицах, словно в сладком сне, было вот что: «Господи, так здорово, что можно бежать. Земля подо мной так и стелется. Бог ты мой, вот красота. Кости будто жиром смазаны мышцы по ним так и ходят, ничего нет в мире лучше бега». И они бежали. Бежали просто так, без цели, но бег этот их словно пьянил, наполнял их души радостью жизни.

А вот белые не просто бежали, они работали — как всегда. Смотреть на них было неловко — уж слишком они оживлены, слишком переигрывают. И все время косят глазами — смотрят на них или нет? Неграм на это было плевать; они знай себе двигались и жили этим движением. Предстоящий матч их не страшил, они о нем и не думали.

— До чего шикарно наши выглядят, — повторила мама, но как-то вяло. Она тоже сравнила команды. И конечно, увидела, как расслабленны, естественны цветные, как хорошо на них сидит форма и как напряжены и взвинчены белые, и форма их не красит, а только подчеркивает физические недостатки.

Пожалуй, атмосфера стала накаляться уже с этой минуты.

Глаза ведь есть у всех. И все увидели, что белые в своих летних костюмах походят на сенаторов. А цветные грациозно раскованны и ведать о том не ведают — как ими не восхитишься? Но восхищение часто сменяется завистью, ревностью, раздражением. Так вышло и сейчас. Разговор потек вот по какому руслу:

— Вон мой муж, Том, на третьей базе. Хоть бы ногами подвигал, а то стоит как истукан.

— Ничего, ничего. Подвигает, когда придет время.

— Что верно, то верно! Взять, к примеру, моего Генри, Он не из тех, кто все время вертится волчком, но в нужную минуту… тут на него стоит посмотреть. М-да… хоть бы рукой помахал. Машет, машет! Привет, Генри!

— Смотрите, что Джимми Коснер вытворяет!

Я посмотрел. В центре ромба дурачился белый — среднего роста рыжеволосый, лицо в веснушках. Поставив биту на лоб, он пытался ее удержать в равновесии. Трибуна белых встретила эту выходку смехом. Но это был не просто веселый смех — так смеются, когда за кого-то неловко.

— Жеребьевка! — дал команду судья.

Подбросили монетку. Цветным выпало бить первыми.