Йицхак Ави-Давид - Рассказы израильских писателей

В противоположном окне на подоконнике появился Томми. Амалек ненавидел в нем все — от волос на голове до когтей на лапах. Томми отвечал Амалеку тем же. Ежедневно они стояли друг против друга, как два недруга, собирающиеся с силами для решительной схватки, оценивая друг друга испытующими взглядами.

— Итак? — не раз вытягивал Томми голову в сторону и вверх с наглой дерзостью.

— Всему свое время, — отвечал глазами Амалек.

Почему его зовут Амалек?! Разве он враг израильтян? Ведь генеалогическая линия его безупречна. Рыжая кудрявая Зриза, его бабушка, получила известность как надежный сторож виноградников. Она умело отличала различные завывания шакалов. Эта Зриза, с резвыми ногами и гибким корпусом, периодически щенилась, принося детенышей разных мастей: коричневых, черных, пятнистых. Все они распространялись по всему селению. Зереш — мать Амалека, ходила с охранником Меиром, у которого на плече висело ружье, а ноги были обуты в сапоги. Нет такого места во всей Издреэльской долине, где не остались бы ее следы. А он, Амалек, — представитель третьего поколения, как бы аристократ. Его собачья судьба предоставила ему нюхать мостовые Тель-Авива. И зачем ему дано было имя Амалек? Где она, правда?

Со своими хозяевами у Амалека сложились дружеские отношения. Даже к дедушке и бабушке, недавно приехавшим сюда, он проявил исключительную вежливость, хотя от них отдает чуждым для Амалека запахом. После их приезда он обнюхал все привезенное ими имущество, все узлы и даже обувь старика. Правда, дед на него прикрикнул: «Вон отсюда!» Он отступил в сторону с глухим ворчанием и, обнажив верхний ряд зубов, намеревался лаем выразить протест, чтобы отстоять свою собачью честь. Но, подняв голову и увидев длинную седую бороду и голубые глаза старика, полные печали. Амалек вернулся в свой угол. «Что поделаешь?! Пусть будет так! Ведь старик — все же дед Давида, а Давида сейчас нет…»

Правда, вместо Давида есть Авигдор, но это совсем не то. То, что знает Давид, пока неизвестно его сыну, у которого еще и зубов-го нет. У людей, оказывается, зубы тоже играют большую роль. У маленького Авигдора только сейчас начали резаться зубы. Он любит тянуть Амалека за хвост и даже кусаться как собака. Но лицо Авигдора еще запрещено лизать. Однако дружба — это большое дело. И дружба между фамилиями Амалека и Давида имеет глубокие корни.

Но давайте, пожалуйста, вернемся к Томми.

Когда Томми появился на подоконнике, можно было разглядеть, насколько он безобразен. Видели ли вы когда-нибудь в вашей жизни такую собаку? Не иначе как злой умысел, проникший в сердца его хозяев, заставил их растянуть на прокрустовом ложе его карликовый корпус. Он остался растянутым на всю жизнь, напоминая натянутую струну, которая, кажется, вот-вот сожмется, вернувшись к своему исходному положению. А масть? Разве это масть уважающей себя собаки? Мрачно-серая колючая шерсть торчит клочьями во все стороны. Авигдору часто поют колыбельную песню: «Есть у нас козлик, а у козлика есть борода!» Козлу действительно борода подходит, на то он и козел. Но какое отношение имеет к бороде собака, не достигшая даже пятилетнего возраста? А эта ироническая усмешка, обнажающая два ряда его острых зубов, когда он смотрит на Амалека?! Кичится своей бесподобной родовитостью! Он полагает, что если его кокетливая госпожа душит его ароматными настоями, откармливает шоколадом и украшает его шею розовой лентой, то это дает ему право гордиться и щеголять! Надутый франт! И откуда такая спесь? Допустим, что он прибыл сюда из Берлина, так что из этого? Предположим, что он действительно удостоился где-то награды на выставке собак. Но здесь-то что он сделал? Какие у него заслуги? Что дает ему право возвышаться над Амалеком?

Уши Амалека выпрямляются и навостряются, как перед дракой, стоит ему только услышать голос Томми. Томми всегда лает. Ему совершенно безразлично, на кого лаять, что на сапожника, что на разносчика товаров, что на молочника или домовладельца. Он даже на грудного ребенка лает. И лай-то у него необычный, он похож на вопль, резкий крик или протяжный рык хищника. Можно подумать, что кто-то покушается на его жизнь! Вначале все жильцы дома пугались этого лая, но с течением времени привыкли и перестали обращать внимание на взрывы чувств Томми. Только ухо Амалека продолжало оставаться бдительным и настороженным. Хрипло-кричащий голос Томми напоминал ему, Амалеку, голос невидимого человека, доносившийся из большого ящика, что стоит в столовой. Когда этот невидимка говорил, Амалек подкрадывался к ящику сзади, намереваясь подкараулить его. Однако ожидание было напрасным, и раздраженный Амалек сам начинал лаять на этот странный ящик. В такие моменты его лай был похож на лай Томми.

А еще такой случай с дедушкой. Ну скажите, пожалуйста, какое отношение имеет Томми к дедушке? Что он имеет против него и его молитвенного облачения? Как он осмелился в субботу утром ворваться с диким лаем и наброситься на молящегося старика? Он вцепился ему в одежду и, оторвав кусок материи, убежал с лоскутом в зубах. Вот уж чудо, что в этот момент Амалек сдержался и не вцепился в надушенную одеколоном шею Томми.

Но Амалек знал, что, победив в себе это желание сейчас, он готовит себя для будущей мести, час которой все равно наступит.

Амалек и Томми ежедневно измеряли друг друга взглядами. Но Амалек только ждал момента, чтобы вонзить в этого щеголя и гордеца свои зубы, потаскать его с места на место и пошвырять его, как мяч. И сделать это надо непременно до того, как Томми уедет отсюда.

Пес Куши, приходящий всегда под окно побалагурить, рассказал, что он сам слышал от домработницы хозяев Томми: они собираются возвратиться туда, откуда приехали. Вот что слово в слово сказала домработница: «Они сидят на чемоданах и ждут минуты, когда можно будет уехать отсюда обратно».

Амалек должен рассчитаться с Томми до его отъезда. Да, именно должен!

И этот день наступил.

День был серый, ненастный, моросил мелкий дождь. Садик превратился в сплошные лужи. Амалек опустил нос книзу. Он сидел на подоконнике и следил за струйками дождя, беспрерывно стекавшими по оконным стеклам. Он тосковал. Тосковал по Давиду, своему хозяину, исчезнувшему вдруг вот в такой же ненастный день, как сегодняшний, и пока не появившемуся. Давид больше здесь не живет, не выходит с ним на прогулки вдоль берега моря. Да, он оставил Амалека горевать одного. А кто был сильнее Давида? Кто знал лучше секрет игры, как не он? Его особенный свист мгновенно приковывал внимание Амалека и делал его уши похожими на победоносно поднятые знамена. Давид, бывало, бросит камень, и Амалек стрелой летит за ним. Да, да, стрелой. А когда он приносил камень хозяину, тот снова бросал его, далеко-далеко.