Василий Афонин - Роща

За пятнадцать лет изменился город, изменилась область. Сельское хозяйство, лесоразработки, нефть, газ, прочие работы требовали постоянного внимания, и человек, возглавивший область, ежели не был в Москве, то ездил по районам, подталкивая районных руководителей, возвращался на необходимое время в город и уезжал по области снова. Камышову часто приходилось слышать от больших и малых начальников, что покуда нет на месте руководителя, не вернулся из Москвы или еще откуда-то, где пробудет неделю-две, можно малость передохнуть, расслабиться, а как вернется, никому не даст покоя: ни себе, ни другим. Расслаблялись, передыхали…

Город стал промышленным, промышленной стала область. Жизнь не остановишь: не возглавь область этот человек, возглавил бы другой, было бы лучше или хуже — неизвестно. Лучше — вряд ли было бы…

Область давала стране древесину, нефть, хлеб, мясо и молоко, многое другое, но область не представляла еще собой точно выверенный механизм, работающий без сбоя. Бесхозяйственность была видна всюду. Слишком много щепок летело из-под топоров, стекала нефть в реки и озера, заставляя рыбу всплывать кверху брюхом или выбрасываться на берег, частые пожары в тайге помогали топорам, звери и птицы гибли от свинца, не было такого года, чтобы не случался по области от бескормицы и плохих условий содержания падеж скота в несколько сот голов. Все это заставляло из года в год омолаживать, оздоравливать районные кадры, в результате чего тот или иной районный руководитель оказывался заместителем начальника пристани, начальником отдела кадров шорно-седельной фабрики, на свинокомплексе, в редакциях, а на их место приходили другие, обещающие показать себя.

Камышов не брался судить: сложно или не очень сложно руководить областью даже при достаточно многочисленном и слаженном управленческом аппарате, во всяком случае, понимал он, дело это было хлопотное, и руководитель, по мнению Камышова, должен быть человеком необыкновенным. Он должен был быть и умным, и образованным, и опытным. Он должен быть администратором от природы, и хозяйственником, и экономистом, и государствоведом, и педагогом. И добрым он должен быть, в конечном счете, потому что обладает большой властью, могущей даже при незначительном прикосновении ранить чью-то душу. Потому и терпимым быть должен он в определенной степени к чужим слабостям. Да мало ли чего…

Своим переездом в этот город Камышов был обязан прежде всего руководителю области, так как с его разрешения приглашали художников, литераторов, актеров. Всех тех, кого называли творческой интеллигенцией. И интеллигенция эта постоянно ощущала внимание руководителя. Приняв область, в первые годы руководства он мог запросто прийти в редакцию газеты, по-домашнему посидеть с работниками редакции, поговорить. Выбрать день и посетить мастерскую кого-нибудь из художников или обойти сразу несколько мастерских. Вдруг соберет, в период выставки (ежегодные областные художественные выставки посещал он обязательно), хозяйственный актив города. Перед окончанием заседания обратится к залу, спрашивая, знают ли хозяйственники о том, что в городе проходит художественная выставка. Зал откликается, что да, знают, конечно. Тогда руководитель интересовался, любят ли они живопись. Зал в волнении: оказывается, что все любят так, что и…

— Очень хорошо, — удовлетворенно говорит руководитель области, — завтра же пойдете на выставку сами или пошлете своих представителей с тем, чтобы каждое предприятие, учреждение, организация купила для себя хотя бы одну картину.

И прощался, будучи уверен, что придут на выставку и купят картины. Случалось, руководитель приглашал в свой кабинет кого-то из литераторов, беседовал с ним о разном час и более, интересуясь литературной жизнью города, личной жизнью того, с кем вел беседу, спрашивал о нуждах, справлялся о здоровье, был любезен…

Все это было вначале. Теперь ничего подобного не происходило, об этом лишь вспоминали с грустью. То ли он стал сдавать с годами, то ли забот прибавлялось год от году, то ли он просто потерял ко всему этому обычный человеческий интерес, и это огорчало многих. Но Камышов приехал в город с его разрешения…

Они пересекли поляну, спустились с холма вниз, к речушке, берега ее сплошь заросли тальниками — к воде не подступиться. Здесь тянулись поляны, разделенные перелесками. На одной из полян издавна сажали картошку, на самой большой цыгане косили траву, пасли коней. Но сейчас ни цыган, ни лошадей на поляне не было.

Обойдя поляну с дальней стороны, они снова поднялись на взгорок и остановились возле родничка. Камышову хотелось, чтобы спутник его увидел родник. Руководитель области нагнулся, подставил под замшелый желоб сложенные ковшиком ладони, набрал воды и стал пить. Камышов смотрел, как пьет он, выпрямляясь медленно, а вода капает с рук на выглаженные штанины серых брюк, оставляя на них маленькие темные пятнышки.

— Замечательная вода, — улыбнулся Камышову спутник, — холодная, вкусная, без всякой промышленной примеси. А что — один всего родник в роще, или еще где есть? Желоб старый. С тех, видимо, времен…

— Два родника, — сказал Камышов. — Второй — в овраге, чуть подальше. Было около десяти — забили, заглушили. Сюда круглый год за водой ходят, кто поблизости живет. Зимой с санками приезжают. Поставят флягу на санки и… Вода чистейшая, никакого осадка в посуде…

От родника они стали подниматься по отлогому краю холма и скоро вышли туда, где когда-то была купеческая усадьба. Две поляны, соединенные широким перешейком, на которых располагалась усадьба, были окружены елями, соснами, раскидистыми черемуховыми кустами. На краю усадьбы, ближе к роднику, рос кедр. Была ли под кедром своеобразная беседка, фонтан или даже бассейн с рыбками, понять было трудно. Вокруг кедра сохранилась красивая каменная кладка в несколько четвертей высотой. Кладка была очень прочна, но в некоторых местах ее разрушили, применив силу, — долбили, вероятно, ломом. Возле кедра было много битых бутылок, на корнях, выступавших из земли, разжигали костры — ствол был опален до самых сучьев. Все это делали молодые люди, собираясь вечерами выпивать под кедром. От огня, от порубов по корням кедр стал засыхать.

— Дикари, — сказал спутник Камышова, обойдя кедр, — Надо же так. Скажите, — он назвал Камышова по имени-отчеству, — а почему вы раньше не забеспокоились о судьбе рощи? Такая красота. В городе. И так…

— Раньше я просто не мог, — ответил Камышов, — в городе живу недавно. На втором году стал хлопотать. Но ведь городские власти могли…

— Все понятно, — кивнул спутник. — И за это спасибо. Куда нам теперь?

Они сходили еще ко второму роднику, постояли на берегу оврага, глядя на родник, вытекающий из-под берега, почти на самом дне. На кучу хлама поодаль, на автомобильные покрышки, валяющиеся в овраге. Побывали и на верхней поляне, где росли старые редкие березы. Эти березы гибли более других деревьев. Въезд на машинах был сюда прост: свернул с трассы — и все. Камышов вспомнил, как однажды поздней осенью в снегопад, гуляя по роще вечером, в сумерках уже, он вышел со стороны речки на поляну и увидел среди берез грузовик и двух мужиков — в руках одного был топор, второй держал пилу. Мужики высматривали березы, выбирая подходящую. Снег падал густо, большими хлопьями, приглушая звуки, мужики не видели и не слышали, как, хоронясь за стволами, подходил к ним Камышов.