В. Максимов - С. Михалков. Самый главный великан

Следует учитывать, что послереволюционная детская поэзия была совершенно самостийной, новой. Она пришла на смену талантливому Саше Черному и набившей оскомину сентиментальной Чарской. Корней Чуковский и С.Маршак (он писал свое имя только так) придали детской поэзии совершенно иное, жизнерадостное звучание: один воскресил в детской поэзии позабытый русский раёшник, другой привнес в нее интеллигентность, остроумие и балладность. Правда, и тот, и другой – не без влияния английской поэзии, которую оба любили и переводили с блеском.

А вот Михалков – как с чистого листа! Разумеется, он был абсолютно литературным человеком, с чутким слухом и отменным вкусом. И как писатель, обладающий большой культурой, разумеется, постиг и достижения своих предшественников. Но его ямбы и хореи зазвучали как-то необычайно молодо, на свой манер, новизна окружавшей его жизни врывалась в его стихи и поэмы – и становилась сама талантливой новизной детской литературы. Вот именно это, как мне кажется, и влияло на творчество писателей последующего поколения. Думаю, среди них очень талантливый и любимый детьми Григорий Остер.

Вот одна, очевидная, на мой взгляд, перекличка. Перекличка прежде всего в приеме. Перекличка литературная:

Шел трамвай десятый номер

По бульварному кольцу.

В нем сидело и стояло

Сто пятнадцать человек.

Люди входят и выходят,

Продвигаются вперед.

Пионеру Николаю

Ехать очень хорошо.

Вдруг на пятой остановке,

Опираясь на клюку,

Бабка дряхлая влезает

В переполненный вагон.

Люди входят и выходят,

Продвигаются вперед.

Николай сидит, скучает,

Бабка рядышком стоит.

Но вот этот пионер вылезает из вагона, и только хотела бабка сесть, глядь, а уже местечко занято другим пионером. «Пионеру Валентину ехать очень хорошо…», и «Валентин сидит, скучает, бабка рядышком стоит…» Это единственное детское стихотворение Михалкова, написанное белым стихом. В нем высмеиваются хамоватые школьники, безразличные даже к старым, больным людям, и автор не выдерживает:

Этот случай про старушку

Можно дальше продолжать,

Но давайте скажем в рифму:

Старость надо уважать!

Этот совет «вредным» никак не назовешь. Но когда я впервые прочитал «Вредные советы» Григория Остера, то поневоле вспомнил написанное таким же белым стихом сатирическое стихотворение Михалкова «Одна рифма» и даже пожалел, что Григорий не воспользовался михалковским приемом единственной рифмы. Хотя, конечно, – это только литературная перекличка, и конечно, Остер, бесспорно, автор нового и острого жанра.

Помню времена, когда каждое драматургическое произведение Михалкова вызывало ажиотаж, на «Балалайкина и Ко», на «Пену» или «Памятник себе» билеты можно было купить разве что у спекулянтов. Да и детская его драматургия принималась восторженно – например, «Сомбреро» или «Праздник непослушания» (это название стало теперь расхожим афоризмом). «Мы едем, едем, едем в далекие края – хорошие соседи, веселые друзья…» и посейчас поют детсадовцы, а то и наш брат в пьяненькой компании, со всем душевным восторгом, даже не зная, кто автор этой забавной песенки. Да и редко кто вспоминает, что сказку «Три поросенка» – одну из самых любимых в каждом детстве – пересказал с английского все тот же Сергей Михалков.

И еще об общественной деятельности Михалкова.

Самая почетная награда в детской литературе – международная премия Андерсена. Ее еще называют Малой нобелевской. Каждый год ею награждают писателей и художников за вклад в мировую детскую литературу. Премию Андерсена у нас не получал никто, кроме художницы Мавриной. Даже Барто и Михалков.

Российское отделение IBBY (Международное объединение детских писателей), сколько помню, всегда возглавлял Сергей Владимирович. Национальные комитеты выдвигали своих кандидатов, а Международное жюри объявляло победителя – Андерсеновского лауреата. Наши кандидаты чаще всего даже не входили в окончательный шорт-лист. Называть их сейчас, кроме Юрия Коваля, не буду – их мало кто помнит, а молодежь и вовсе не знает. Коваля же в то время еще недостаточно много переводили, за исключением Франции и стран Варшавского договора.

А лет восемь-девять тому назад я решил, что буду добиваться выдвижения на премию кандидатуры Эдуарда Успенского. Хотя все в нашем «цеху» знали о его сложных отношениях с Михалковым. Да и на заседания национального отделения IBBY меня по каким-то причинам приглашать перестали. Но я позвонил Сергею Владимировичу и таким образом оказался среди знающих себе цену заседателей и выдвигателей. И вот подошло время выдвигать на премию Андерсена кандидатуру от России. При всеобщем выжидательном молчании зала Михалков предлагает известную писательницу Ирину Петровну Токмакову, только недавно получившую Государственную премию. И все послушное большинство взахлеб, один за другим, воздавало ей хвалы, которые, как мне показалось, ей были не в радость. Тяну руку, но Михалков не видит, а может быть, и не хочет замечать мое нетерпение.

Вот тут я вскочил и сказал, что Ирину Петровну, конечно, издают за границей и писатель она известный, но знают ли коллеги, кто самый переводимый и издаваемый за рубежом детский русский писатель?

Михалков говорит с усмешкой:

– Эт-то я.

Я говорю:

– Это не совсем так…

Я предлагаю выдвинуть Эдуарда Успенского и объясняю, почему это делаю.

И тут поднимается Ирина Токмакова:

– Я снимаю свою кандидатуру и поддерживаю кандидатуру Успенского…

Этого никто не мог предвидеть, это был поступок, достойный всяческого уважения!

Вижу, что Сергей Владимирович в растерянности. Но я, между тем, настаиваю на том, чтобы это предложение внес именно Михалков, как наш глава, наш литературный патриарх.

Михалков колебался. Зал черт знает что орал, уговаривая Ирину, и ругал меня.

И тут Михалков произнес:

– Если Токмакова сняла свою кандидатуру, предлагаю Успенского.

Михалков или принимал человека или не принимал. Это я на себе почувствовал. Меня он принял и никогда не отторгал, несмотря на мои добрые отношения с Успенским. Теперь, с высоты прожитых лет, зная и Михалкова и Успенского, могу сказать: они в чем-то – воля ваша! – невероятно похожи! Своим упорством. Убежденностью. Неповторимым талантом. Оригинальностью. Непредсказуемостью. И даже неприятием друг друга.

Записала Ольга Муравьева

Я благодарю судьбу, что она в свое время каким-то образом протянула ниточку между мной, еще мальчишкой, и уже известным легендарным человеком Сергеем Владимировичем Михалковым.