Александр Секацкий - Миссия пролетариата

Рассмотрим теперь вопрос, который может показаться не столь универсальным, поскольку касается регуляторов вторичной настройки или проблемы меры, которая не кажется глобальной для исходной стихии пира, допускающей любую трансгрессию. Но всякий переход от неуправляемой термоядерной реакции к реакторам высокого синтеза непременно ставит эту проблему, используя алкоголь как регулятор скоростей.

О важности данной настройки мы немало можем узнать и от Платона – вообще греческая умеренность, знаменитый фронезис, в качестве основной добродетели в значительной мере основывается на вторичном регуляторе пира, в том числе на том эмпирическом факте, который приводит в состояние шока многих, впервые его узнающих: греки, в отличие от варваров, пили разбавленное вино и гордились этим. А ведь удержаться во время попойки (безудержной по определению) не легче, чем сдержать ярость или панику, чем сохранить хладнокровие в бою, это вещи того же рода, составные части великого античного фронезиса.

Схожая проблема ставится и в христианстве – хотя бы потому, что не поставить ее нельзя. С одной стороны, великое пиршественное (евхаристическое) обнуление, с другой – попробуем вдуматься в слова Иисуса: «Можете ли пить из той чаши, из которой я пью?»

Да, вот все за общим столом, и чаша идет по кругу, но коробка скоростей предназначена для индивидуального пользования, сама стихия пира не может регулировать ее.

И чем же тогда в конечном итоге предстает алкоголь? Регулятором внутреннего химизма, вынесенным вовне? Алкоголь был транспортом в потустороннее вместе с другими медиаторами ИСС, но лишь один только он подошел для роли переключателя коммуникационных скоростей и, следовательно, стал важнейшим регулятором общения. Функция транспорта в потустороннее у него, конечно, осталась, но прежде всего чаша превратилась в магические часы, где можно перевести стрелки, повлияв при этом не измерение времени, а на само время. Чаша вина (в широком смысле слова) обеспечивает взаимную регуляцию коммуникационных скоростей всех участников пира, вернее так: для кого обеспечивает, тот и участник.

Стало быть, чаша вина на дружеском пиру помогает ему оставаться пиром, площадкой, где не едят друг друга, но пребывают в совместности вкушения и предвкушения. Эти живые магические часы требуют бережного отношения, примерно как волшебная палочка, которой не стоит бездумно размахивать. Переводя стрелку, принимая и передавая чашу, можно закрепить содружество Бахуса и Логоса, и они пребудут в друзьях у собравшихся на пиру, как бы незримо присутствуя среди прочих.

Первым было то, которым Ева соблазнила Адама, – тогда состоялось знакомство человечества с древом познания и началась история грехопадения, то есть, собственно, история, исходящая от безгрешного не исторического состояния по соседству с вечностью. Следующее, удостоившееся особого упоминания яблоко упало на голову Ньютона, и траектория его падения обозначила восходящую траекторию новой физики. Новая физика в свою очередь позволила преодолеть земное притяжение и разомкнуть самый низкий горизонт заброшенности грехопадения. С этого момента мир пребывает в ожидании третьего яблока. Тут, если выражаться не столь решительно, то можно сказать, что на древе познания остался еще плод.

Кстати, в поле нашего зрения легко оказываются и другие деревья, и даже другие яблони, на одной из них выросло и созрело знаменитое яблоко раздора, так что тут, наверное, речь идет о древе желания, но подробное описание райского сада не входит в нашу задачу, одного древа познания более чем достаточно, тем более что на нем осталось как минимум еще одно яблоко и к нему стоит протянуть руку. В том смысле, что уже пора.

Знание добра и зла, открывшееся Адаму, и знание сквозного принципа природы, озарившее Ньютона, с тех пор составляют этику и физику соответственно в самом широком смысле слова, причем не в том порядке, в котором эти разделы идут у Канта. Знание же, открываемое третьим, следующим яблоком, связано с первыми двумя, но все же составляет особый раздел, не имеющий пока общепринятого имени. В каком-то смысле это аналитика и критика способности (возможности) суждения, то есть семиотика, или, скорее, мета-семиотика. Но не как свод правил знаковой комбинаторики, а как проникновение в суть означивания, понимания и самого смысла.

Пожалуй, третье яблоко должно обещать познание того, как мы познаем, однако совсем не в том порядке, в каком этот вопрос пыталась решать гносеология, группируя виды познания, ранжированные по степени их близости к истине. Третье яблоко должно открыть истину познания как бонус, доставшийся тому, кто это яблоко раскусит и распробует.

Движение в направлении мета-семиотики пронизывает весь ХХ век: де Соссюр, Витгенштейн, Лотман, Леви-Стросс; возникли различные направления: структурализм, генеративная грамматика – новые направления продолжают возникать, но яблоко пока никому на голову не свалилось. Витгенштейн пишет в «Философских исследованиях»: «Мы считаем истинным утверждение, что яблоко зреет в течение лета. Но можно ли сказать, не погрешив против истины, что это яблоко зреет уже полчаса?» [184]

Яблоко, которое зреет уже полчаса, представляет собой прекрасный объект, пора протянуть к нему руку.

Итак, мы протягиваем руку и говорим: это яблоко. Что тут происходит? А происходит то, что нас понимают – и тот, кто видит, как мы протягиваем руку, и тот, кто не видит этого, оба без труда понимают нас. Понимают в сопровождении сопутствующего образа и без такого сопровождения, независимо от того, услышат ли нас или прочтут.

При этом яблоко зреет уже полчаса – и вот тут далеко не все понятно. В каком смысле оно у нас на глазах созревает, можно ли сказать, что оно на целый час более зрелое, чем то, которое было сорвано раньше? И здесь мы подходим к правильной форме удивления: почему утверждение «это яблоко» проходит на ура, не вызывая вопросов, ибо оно непосредственно понятно, а вот утверждение «это яблоко зреет уже полчаса» вызывает явное напряжение? И вот еще что: как так оказалось, что на другом конце Земли мы легко поняли утверждение «это яблоко», нисколько не удивившись тому, что нам доставили яблоко посредством понимания, а не посредством перемещения фрукта, а удивляясь и продолжая удивляться некоторому дополнительному расширению предложения, то есть незначительной прибавке к ошеломляющему эффекту понимания того, что это яблоко?

Почему же мы понимаем это сразу, со скоростью мысли или со скоростью означивания, причем так, что через понимание яблоко оказывается доставленным каждому, не понеся ни малейшего ущерба в своей материальности, штучности и экземплярности. Никто и не спросит себя: как же так? А ведь это чудо должно считаться не меньшим, чем чудо или, если угодно, парадокс триединства. Вопрос о триединстве Божества является между тем едва ли не важнейшим в христианской теологии, и вариациям на тему, каким же образом Бог может быть един в трех лицах, посвящены лучшие образцы диалектики. Но каким же образом яблоко едино во всех актах означивания? Если оно то, на которое я смотрю, то оно отличается даже от соседнего яблока на ветке. Яблоки отличаются друг от друга на блюде, но не в предложении!