Александр Секацкий - Миссия пролетариата

Это некое дистанцирование от, казалось бы, максимального присутствия, данного тебе здесь и сейчас. Что же означает подобное дистанцирование, неблагодарное уклонение минимизации, ухода от столбового пути? Примерно то же, что и погружение в сон. Переход к измененным состояниям сознания дает возможность впервые выявить анонимное существование как нечто объективированное. В нашем нормально обустроенном мире, в нашем распорядке повседневности, где мы так или иначе имеем в своем распоряжении трансцендентальный субъект Канта со всеми его устройствами, со всеми его схематизмами и схватываниями, мы располагаем объектами, относительно которых можем высказываться как угодно и можем их воспринимать, однако анонимное существование остается внутри нас, и мы никак не можем от него дистанцироваться. И только тогда, когда мы действительно совершаем трансцендиро-вание и переходим в измененное состояние сознания, этот режим, расписание, распорядок повседневности возникает перед нами как некий объект, как некое «надо же, а я-то думал, что это все и навсегда». Оказывается, что обрывки обязанностей точно так же объективируемы, как и объекты познания. В данном случае мы совершаем странный акт выключения из розетки и оказываемся в новой точке, вовсе не являющейся точкой совершенного приобретения.

Это момент вычитания, предоставляющий нам не просто гарантию того, что наше акме возобновится или что оно продолжает быть нашим акме, но еще и определяющий какие-то решающие события. Как мне кажется, при начале феноменологического отслеживания фиксируется не максимизация сознания, а возможность мгновенно выйти из него, чтобы вернуться. Только отсюда проистекает состояние суверенности, в котором мы можем быть интересны другому, самому себе и Богу. Именно по этой причине наше бытие от первого лица никогда не состоится, если мы не имеем действительного опыта дистанцирования, выключения из розетки, отключения режима принудительной трансляции, даже если эта трансляция является трансляцией непрерывной благодати. Я от нее отключаюсь и именно поэтому существую.

Сладость власти и сладость измененных состояний сознания, казалось бы, вещи несопоставимые. Человек, добившийся власти, одновременно входит в ячейки признанности и коллективной памяти, он на магистральном пути, а человек, добившийся того, что всякий раз может позволить себе рюмочку, чаще всего оказывается аутсайдером. Почему власть всегда дана в форме дефицита, а наше сладчайшее пребывание на островках измененных состояний сознания – вещь довольно простая и легко достижимая? А между тем она имеет высшую пробу. Представим себе, что все было бы наоборот. Был бы некий эликсир власти, который позволял бы навластвоваться всласть, а для того чтобы добраться до оазиса измененных состояний сознания, требовалось бы совершить удивительные вещи, проделать некую карьеру. Как бы тогда выглядел мир?

Позиционный обмен водки на власть преобразовал бы мир смертных до неузнаваемости. Тут уместно вспомнить Веню Ерофеева и ситуацию похмелья. Это, видимо, единственный случай, когда мы пребываем в кратковременном дефиците, – хочется выпить, а взять негде. Вот ангел предвещает, он пошевелил своим тихим крылом – сейчас, Веничка, киоск откроется, ты купишь своего любимого пива и портвейна. Но так совпали обстоятельства бытия, что киоск закрыт, и Веничка, как героический аскет, как рыцарь измененных состояний сознания, идет дальше. Он терпит, он еще не умер, хотя уже должен был трижды умереть. В конце концов он добивается своего, садится в электричку, полностью затоваренный. Что по сравнению с этим потуги и ликование Цезаря, достигшего римского трона?! Полная ерунда, если разобраться. Мы не ценим дыхание, воздуха хватает на всех. А золота не на всех. Поэтому золото мы ценим. В этом смысле все наши медиаторы, тот же алкоголь, ближе к дыханию, чем к золоту. Опыт Венички, между прочим, доказывает, что стоит возблагодарить Господа за правильное распределение дефицита: если уж хроническая недостача власти на душу населения приводит общество к периодическим потрясениям, то подобная же дефицитность внешних преобразователей сознания могла бы привести к кромешным результатам.

Заслуживает внимания многообразие и сложность состояний пребывания во хмелю и тем более состояний похмелья. Вспоминается рассказ приятеля, который говорил приблизительно следующее: «Вот я просыпаюсь, кругом пустые бутылки, вполне понятное состояние, хотелось бы чего-нибудь выпить. И даже есть некоторый энтузиазм по этому поводу, потому что вдруг, – говорит он, – я обнаруживаю в кошельке пять долларов. А ведь пять долларов – это хорошая бутылка водки или несколько кружек пива. Но, правда, надо одеться, выйти из дома, дойти до пункта обмена, разменять доллары. Еще не факт, что везде их разменяют, они довольно затрепаны, но тем не менее какой энтузиазм!» Он медленно и тихо совершает этот ритуал. Выходит. Только во втором пункте ему удается поменять доллары. Он доходит до киоска и наконец покупает себе кружку пива. Отпивает пару глотков и чувствует, как наступает возвратное позеленение холмов, – вся пожухлая растительность нарастает вновь. После шестого глотка он вдруг вспоминает, что в холодильнике у него осталась непочатая бутылка водки, и тут он думает: о, если бы я знал это заранее! Но он не просто так об этом забыл, а забыл потому, что структура отложенного желания первична и здесь. Все то же самое – та же самая аскеза, то же самое откладывание. Какое значение имеет бутылка водки в холодильнике, если нужен более длинный путь, который в конце концов тебя приведет к желаемому и в конечном счете утвердит тебя как человека в подлинном модусе бытия? Подобные вещи существуют во множестве и входят в структуру тонкой феноменологии измененных состояний сознания. А чего стоит аура предвкушения, когда вот уже водка куплена и находится на столе, но надо еще огурчиков нарезать… Убедиться, что всем хватит стульев – да мало ли что еще! Уже неплохо было бы и выпить, но мы откладываем. Это откладывание, этот differance ничуть не менее интенсивен, чем интеллектуальный differance, заставляющий писать книги и тексты. Мне кажется, что структура измененных состояний сознания является принципиальной гарантией того, что будут продолжать существование все наши другие – более общепринятые и общепризнанные – модели, которые на самом деле обязаны своим существованием краткому, для кого-то безжалостному и гибельному опыту измененных состояний сознания.

Что ж, именно в единстве пира, в этом великом синтезе одной из исходных матриц вочеловечивания, произошло обобществление и совместное присвоение пущенного по кругу медиатора, иногда трубки мира, но чаще всего полной чаши, которая еще не символизирует жертвенную кровь Бога, но уже обладает магической силой собирания воедино. Во всяком случае, ясно, что без круга совместно пирующих вопрос о преобразовании spiritus vini в Spiritus Sancti не мог быть даже поставлен.