Александр Секацкий - Миссия пролетариата

С другой стороны, если мы, напротив, понимаем познавательные способности предельно широко, включая в них и внутреннюю сенсорику, аффекты совести и стыда, ту же ревность (еще Сократ называл ее «своего рода познанием»), то в таком случае мы просто всю органику двойного назначения рассматриваем в качестве коррелята познания. Это не слишком перспективная тематизация, она не вызывает возражений лишь постольку, поскольку не вызывают возражений утверждения типа: «Я наконец познал эту женщину».

Или: «Я всей душой люблю помидоры».

В действительности это означает, что в итоговой сумме проекций, в их невероятном наложении, которое и есть «я», все семиозисы взаимопроницаемы (скажем так, частично), что имеет своим итогом, индикатором успешно свершившейся контрактации не только простое единство «я», но и простое единство сознания. В этом единстве под эгидой мыслимого все прочие семиозисы представлены спектральными линиями, которые то и дело дают картину интерференции. Именно поэтому перед нами мыслимое мыслящим, а не спонтанная декогеренция, встроенная в порядок вещей, в природу, так же как инопричинение.

Всякий выход из общего режима простого единства «я» актуализует тот или иной семиозис по преимуществу – и каждый из них есть полноценная ипостась «я», человеческое проявление, маркирующее соответствующую зону Вселенной как предмет человеческого присутствия не менее надежно, чем ego cogito. В процессе совладения органикой и сенсорикой двойного назначения, каждый семиозис осуществляет полноту человеческого даже с некоторым избытком для иллюминации личностного присутствия. Остановимся на одном из механизмов семиотического перепричинения природы.

Тело als ob и внутренний мир

Особая близость телесных ощущений (интерорецепции) и внутреннего опыта является неким общим местом. Хотя это и не эксплицируется, но зачастую предполагается, что внутренний мир «ближе к телу», чем к совокупности внешних данностей. Стоит присмотреться, однако, к другому различию, в соответствии с которым «внутренний опыт» определяется прежде всего как опыт не-тела, то есть как переживания, в котором тело играет второстепенную периферийную роль.

Л. М. Веккер обращает внимание на проблему боли, подчеркивая, что, оно конечно, и душа болит, но все же эта боль радикально отличается от боли в печени (может быть, не в лучшую сторону): «Переживается оно [душевное страдание] хоть и непосредственно, но как идущее откуда-то изнутри, а не прямо от “самого тела”» [135].

Изнутри – это и значит идущее не от самого тела, даже если имеется в виду телесное внутреннее, утроба, нутро. Своя рубашка ближе к телу, но тело дальше от души, чем это может показаться на первый взгляд, оно даже не является привилегированным органом для внутренних замыканий по сравнению с широко понимаемым внешним опытом. «Тело как носитель эмоции представлено в психике как такой ее носитель, который при всей своей специфичности воплощает в себе частную форму внешнего опыта <���…> представляет собой частный случай других телесных объектов. Исходя из этого непосредственное интерорецептивное состояние телесного носителя не может быть отнесено к внутреннему опыту, поскольку мы имеем здесь дело с непосредственно представленной формой отражения телесного аппарата как частного случая физических объектов» [136].

Внутренний опыт, таким образом, конституируется не только в противовес внешней сенсорике, репортажу о мире, но и в противоположность собственному опыту тела, имеющему соматическое происхождение. «Эмоция <���…> непосредственно переживается как отношение не телесного, а внутреннего, скрытого психического носителя к тому, что является ее объектом» [137]. Скрытый носитель – это «я». Он («я») устроен как тело als ob. Носитель пользуется телесными резонансами, никогда не путая их ни с соматикой, ни даже с психосоматикой. Этот скрытый носитель существует на приличном удалении от чисто органической симптоматики, можно даже сказать, что виртуальное тело имеет свои дубликаты внутренних органов; ощущение типа «ты у меня в печенках сидишь» – это далеко не то же самое, что тривиальные боли в печени. То же отношение и к сердечным мукам: тело als ob обладает лишь невидимым заземлением с «этим проклятым организмом».

Частичное дублирование, сосуществование двух тел (носителей) в одном организме и, так сказать, на одной и той же территории, в том же самом месте, представляет собой едва ли не самую главную проблему психофизики да и философию вообще. Мы имеем дело с органами двойного назначения, причем второе назначение, отвоеванное внутренним опытом, используется как резонатор внутреннего мира – от самых сильных аффектов (которые тем не менее суть психические процессы) до самых тонких чувств. Как справедливо отмечает Веккер, даже в когнитивных процессах при их центробежном запуске точки первичного воздействия на органику включаются вновь, «однако в этом случае центробежно воспроизводятся состояния взаимодействия с раздражителем, но не сам раздражитель, поскольку он находится вне организма и вообще не зависит от последнего. В картине психосоматики и психофизиологии эмоций дело обстоит существенно иначе, поскольку раздражитель, вызывающий соответствующее состояние рецепторного аппарата, находится внутри организма и составляет его часть» [138]. То есть органы двойного назначения всегда под рукой – как для сердечно-сосудистой деятельности, так и для сердечных мук. И возникает еретическая мысль: как знать, может, для каких-нибудь виртуальных «печенок» второе назначение важнее первого. Конечно, речь прежде всего идет о центральном нервном представительстве, но и периферия имеет значение, она создает многомерную среду резонирования. Вполне может получиться, что удаленные гланды или вырезанный аппендицит наносят немалый вред в логике двойного назначения. А уж про дефлорацию и обрезание и говорить нечего…

Следовательно, психический носитель – это прежде всего не тело. Не-тело. Именно так он определяется изнутри: что-то похожее на тело, но не тело. Внутренний опыт еще более дистанцирован от соматического отчета, чем внешний, который, разумеется, тоже «не-тело», но не-тело, находящееся в состоянии, в процессе экспансии. Можно говорить о захватнической телесности иноприсутствия, в этом направлении уже развивалась мысль греческих атомистов с их теорией истечений. Напротив, психическое тело als ob, «я»-тело, базирующееся на органах двойного назначения (или, собственно, душа в ее феноменологической достоверности), не обходится без конкуренции сторон двойного назначения.

По-видимому, активное задействование исходного назначения («животно-растительная жизнь») в каком-то смысле блокирует внутренний опыт, отключает «я» от кормушки самопрезентации. Скажем, переваривание пищи и переваривание впечатлений внутреннего опыта в известном смысле альтернативны. Похоже, что прямо противоположную функцию выполняет сон (сновидение): помимо всего прочего «я»-сновидящее представляет собой полигон по оттеснению соматического носителя (организма) от совмещенных резонаторов достоверности. Сон переигрывает и перемещает всю сенсорику, в особенности интерорецепцию: неудобство позы трактуется как попадание в затруднительное положение, проблемы печени и в самом деле превращаются в «печенки», а пищевые отравления и прочие проблемы пищеварения (относительно которых в бодрствующем состоянии не было бы никаких сомнений) дают причудливую эмоциональную гамму всех оттенков тревожности. Сон исповедует принцип, противоположный житейскому афоризму «Это вы съели чего-нибудь», практически любой протест органов пищеварения (как и прочих резонаторов двойного назначения) перетолковывается в смысле «Это вы просто попали в рабство, и вас приковали к галере, а море штормит». Тело полностью конфискуется психическим носителем, телом als ob, – можно сказать, что во сне не существует иной боли, кроме душевной. При этом после многократного перекрестного причинения наблюдения Фрейда в значительной мере остаются в силе.