Юрий Левада - Ищем человека: Социологические очерки. 2000–2005

Нельзя обойти вниманием такой специфический, хотя и привычный с советских времен, вариант официально предлагаемого – и в значительной мере принимаемого общественным мнением – самоутверждения через принижение образа внешнего «врага». Когда возникла проблема оправдания российских действий в Чечне, поначалу на первый план вышел традиционный и малоэффективный призыв к невмешательству во «внутренние дела»; после и сентября 2001 года появился новый, но тоже не слишком эффективный лозунг «антитеррористической коалиции». С началом американских операций в Ираке, особенно после обострения обстановки весной 2004-го, СМИ почти единодушно принялись убеждать россиян, что коалиционные силы действуют в оккупированной стране еще более грубо и неумело, чем отечественные на Кавказе…

Человек и государство: «лукавый» симбиоз

Текущие исследования последних лет, например в период избирательных кампаний 2003–2004 годов, неизменно показывают высокое доверие граждан России к носителям государственной власти. Но динамика представлений о «моральной» связи людей с государством обнаруживает совершенно иные тенденции (табл. 14).

Почти незаметны изменения только в отношении «близких родственников». Во всех остальных случаях чувства моральной ответственности сейчас слабее, чем 15 лет назад. Это значит, что страна и власть для населения все более становятся отчужденными. Наиболее заметны такие сдвиги у самых молодых. Так, безусловную ответственность за действия своего правительства отмечают в 2003 году 13 % среди старших (55 и лет и более) и 9 % самых молодых. В 1989 году такую ответственность признавали 22 % пожилых и 11 % молодых людей. А на отсутствие ответственности за события в стране указывают 26 % пожилых (в 1989 году – 14 %) И 36 % молодых (в 1989-м – 22 %).

Таблица 14.

«Несет ли человек моральную ответственность…»

(% от числа опрошенных)

Неизбежным дополнением лукавства в отношении с государством, как и ранее, оказывается лукавая «игра» человека с самим собой – сделки с собственной совестью, заведомо неправедные поступки.

Таблица 15.

«Приходилось ли Вам когда-либо поступать вопреки тому, что Вы считаете правильным, справедливым?»

(% от числа опрошенных)

Изменения за 15 лет не слишком велики. Существенный признак времени: меньше приходится лукавить с самим собой по требованию начальства, но зато больше – под давлением коллектива или семьи. В 2003 году имеющие высшее образование чаще других вынуждены кривить душой для начальства (14 %), но еще чаще (41 %) ради «пользы дела». На «собственную слабость» в большей мере ссылаются предприниматели и руководители.

Подведем некоторые итоги. Спустя почти двадцать лет с начала реформирования советского общества самоидентификация человека остается сложной проблемой. Не сформировалась «новая» (современная, европейская, демократическая, гражданственная) основа для его самообозначения, тем более – для самоутверждения. Поэтому точкой отсчета – если не демонстративной, то реальной – остаются характеристики «человека советского». Эта тенденция подкрепляется официальными поисками «советской» легитимации через обращение к символике, стилю, приемам управления (правда, при постоянных попытках сочетать черты стиля различных периодов: победные марши военного времени со стабильностью «застоя», административные перетряски в хрущевском духе с произволом переломных лет и т. п.). Сохраняет свое значение характерный для советской эпохи механизм «негативного» самоутверждения, достигаемого с помощью принижения образов «врага» или «обобщенного чужого». Однако в массовом сознании, во многом следующем в фарватере официальной политики, нарастает отчуждение от власти и государства, а идентификация с их ценностями выглядит лукавой, двусмысленной. Человек вынужден искать защиты у власти, но не хочет ей служить.

Продолжая анализ результатов последнего опроса по программе «Советский человек» (2003, N=2000 человек; предыдущие опросы: 1989, N=1250; 1994, N=3000; 1999, N=2000), никак нельзя обойти вниманием довольно сложный кластер проблем, выраженных в динамике общественных настроений и, как представляется, приводящих к пониманию некоторых моментов природы и функций этого феномена, а также к оценке значения социологических (опросных) средств его исследования. Без обращения к таким методологическим рамкам целый ряд полученных в ходе опроса данных не поддаются объяснению. Это относится, в частности, к наблюдаемому за период между двумя волнами исследования резкому взлету ряда показателей массовых настроений.

Что изменилось?

Сопоставим данные исследований по программе «Советский человек» 1999 и 2003 годов относительно того, как сами респонденты оценивают изменения общественных настроений за минувшее девятилетие (табл. i). При этом в обоих случаях имеется возможность сопоставить представления об изменениях чувств «других» («у окружающих людей») и чувств собственных («у себя лично»).

Самые общие выводы достаточно очевидны: «позитивные» показатели настроений (причем в первую очередь наиболее распространенных, описывающих собственное состояние людей) заметно выросли, а «негативные» (усталости, страха, обиды, растерянности, агрессивности и пр.) – снизились. Относительно чаще стали упоминаться и позитивные социально ориентированные настроения (уверенность, свобода, ответственность, гордость), хотя их показатели ограничены немногими процентами опрошенных. Практически во всех случаях положительные показатели собственных настроений («у себя»), как и позитивной их динамики, существенно превышают соответствующие оценки настроений окружающих («у других»). В то же время остались на прежнем уровне все показатели «зависти» и возросли показатели «одиночества». Наиболее распространенными при оценке состояния «других» остаются чувства усталости и безразличия, но при характеристике собственного состояния на первый план вышла надежда. Каждая из отмеченных тенденций, выраженных в отдельных компонентах таблицы I, нуждается в объяснении.