Валерий Ледяев - Социология власти. Теория и опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах

Как и другие исследователи, использующие международный опыт, Кульчар и Домокош учитывают специфику восточноевропейских стран, во многом определяющую характер властных отношений как на социетальном уровне, так и в отдельных городских сообществах. В этих странах после XVI в. стали складываться иные (по сравнению со странами Западной Европы) отношения между государством и обществом и другое понимание модернизации. В результате сформировалась политическая культура, опирающаяся на «неконтролируемую концентрацию власти, фасадные институты, этатизм, политическую нетолерантность и глубокое убеждение в том, что развитие должно идти сверху Эта политическая культура укрепилась в XX в. и оставалась доминирующей в период постсоциалистических трансформаций» [Ibid.: 551].

Государство при социализме выступало в качестве основного и, по сути, единственного координатора общественной жизни; при этом любые попытки самоорганизации граждан воспринимались как угроза существующей системе и потому пресекались. Городские элиты, состоявшие из местных партийных лидеров, представителей администрации и руководителей местных предприятий, в своей деятельности руководствовались главным образом двумя целями: они должны были соревноваться между собой за ресурсы и поддерживать основания своей власти. После крушения социализма в 1990 г. небольшая часть их смогла пополнить ряды национальной элиты, наиболее одиозные были лишены своего статуса, но большинство сумело сохранить власть, став руководителями бывших государственных предприятий, либо заняв посты в органах местного самоуправления. В целом постсоциалистическую городскую элиту образовали пять групп: руководители бывших государственных предприятий, успешные местные предприниматели, часть администрации, отдельные представители культурной элиты, кадры новых политических партий. Таким образом, несмотря на фундаментальную социально-экономическую трансформацию, состав местной элиты в целом свидетельствовал о сохранении старой структуры власти, в которой не нашлось места представителям общественных движений и гражданского общества [469]. Внутриэлитная конкуренция приводила к формированию двух типов конфигурации власти в городах. В первом случае одной из фракций элиты удавалось консолидировать свою власть путем создания устойчивой монолитной политико-экономической структуры, во втором – возникали две сменяющие друг друга, но также монолитные элиты (обычно консервативная и леволиберальная), научившиеся уживаться друг с другом и обладавшие достаточными экономическими и организационными ресурсами для своего воспроизводства в периоды, когда они не занимали ключевых публичных позиций в городе [Ibid.: 552–554].

На характер и специфику формирования постсоциалистических «машин роста» существенное влияние оказали и два важнейших внешних фактора: транснациональный капитал и центральные органы государственной власти. Оба фактора играют важную роль в городской политике практически всех восточноевропейских стран; но в Венгрии, по мнению Кульчара и Домокоша, влияние иностранного капитала особенно велико. ТНК напрямую не направляют деятельность местных коалиций роста, поскольку обычно отделены от местных сообществ. Однако в отдельных ситуациях они могут оказать на них существенное влияние ради приобретения конкретных выгод и льгот. В этом случае их отношения с местными элитами оказываются амбивалентными: элиты поддерживают ТНК, если их деятельность способствует развитию городского сообщества, но при конфликте интересов могут оказать сопротивление. Значимость центральных органов государственной власти в местной политике обусловлена не только сложившимися традициями, но и зависимостью местной власти от распределяемых в центре ресурсов [470], стимулирующей конкуренцию за доступ к государственным ресурсам, аналогичную той, которая имела место при социализме [Kulszar, Domokos, 2005: 555–556].

Наконец, на формирование городских «машин роста» в постсоциалистических странах существенное влияние оказала популярность идеи развития, естественная в условиях экономического кризиса и очевидного отставания от западноевропейских стран. Поэтому движения против роста, если такие и возникали, обычно были лишены поддержки со стороны общественности. Кроме того, слабость оппозиции росту была обусловлена и тем обстоятельством, что коалиции роста включали в себя практически всю элиту [471]; при этом изменения в составе и характере отношений в коалиции обычно возникали лишь в периоды избирательных кампаний, поскольку ядром коалиции выступала административная элита [Ibid.: 556–557].

Результаты эмпирического исследования в целом подтвердили корректность данных характеристик. В обоих городах доминировали «машины роста», которые, по оценкам Кульчара и Домокоша, «оказались даже более успешными, чем те, которые Молотч описал 30 лет назад»; в результате местные элиты «стали богаче, а жители получили более изысканную территорию и ощущение развития». Как и в классической модели «машин роста», выгоды роста распределялись неравномерно: даже в Уайт Сити, который оказался значительно более благополучным, чем Фюр Сити [472], экономическое развитие не сопровождалось серьезным улучшением социальных, культурных и медицинских услуг населению. Однако «общий результат оказался положительным», а «сообщества были удовлетворены и горды: они любили “машину роста” по Оруэллу» и поэтому у нее не было серьезных оппонентов. При этом если в США коалиции роста обычно формируются в тех городах, где имеется значительный потенциал роста, то в постсоциалистических странах они могут возникать и при отсутствии соответствующих условий, организуясь вокруг политической власти и опираясь лишь на обещания роста [Ibid.: 559–561].

Подтвердилась и гипотеза о более существенном влиянии внешних факторов на местную политику в венгерских городах по сравнению с американскими. Роль ТНК также оказалась несколько иной: в целом они ограничивают деятельность местных «машин роста», а городские элиты, не имея шансов серьезно влиять на их деятельность, вынуждены учиться сосуществовать с ними [473]. Необходимость соревнования за государственные ресурсы придает особую значимость политическим сетям и прочным связям с влиятельными акторами национального уровня; в этих условиях наиболее успешными становятся те, кто «может использовать свои связи без моральных ограничений» [Ibid.: 560].

Состав «машин роста» и характер повестки дня преимущественно политический: ядро власти находится в местных административных структурах, которые и определяют стратегии роста, тогда как экономические и финансовые институты играют в этом процессе менее значимую роль. По мнению Кульчара и Домокоша, это существенно отличает постсоциалистическую практику от американской, где «местная власть контролируется экономической элитой, но не наоборот» [Ibid.: 560] [474]. Связанные с недвижимостью негосударственные структуры, как правило, не обладают серьезным политическим потенциалом, поскольку основными собственниками земли являются органы местного самоуправления. Строительные компании также обычно не относятся к числу самых влиятельных акторов городской политики: бизнес в основном опирается на политические сети. В целом состав постсоциалистических «машин роста», как и композиция коалиций роста в других странах, свидетельствует о концентрации экономической и политической власти в руках сравнительно узкого круга акторов [Ibid.: 560–561].