Array Коллектив авторов - Социология регионального и городского развития. Сборник статей

Согласно сторонникам рассматриваемого подхода, власть является «основанием организованного действия» [8, р. 64], в то время как игра является инструментом действия. И потому организация как система мыслится как форма «нового объекта» [8, р. 241], как совокупность конкретных действий, регулирование которых обеспечивает непрерывность игры, в то время как она сама (совокупность) является объектом игры.

«Система конкретного действия» не является «философской конструкцией» [8, р. 242]. Она не является результатом формальных правил. Она представляет собой «структурированную человеческую совокупность, которая координирует действия ее участников механизмами относительно стабильной игры и которая теперь ее структурирует». Стабильность игр и отношений в них обеспечивается при помощи механизмов регулирования, которые устанавливают другие игры [8, р. 286].

Данная постановка вопроса чрезвычайно важна для социологии вмешательства: для того чтобы внести изменения в систему конкретного действия, надо получить доступ к организационным ресурсам (экспертиза, знание правил функционирования, владение информацией и влияние на окружение). Такой доступ необходим для понимания того, как система производится коллективными играми. И социология вмешательства призвана нацеливать свою деятельность на производство этого знания.

Вмешательство на основе стратегического анализа имеет две грани: «С одной стороны, оно нацелено на получение конкретного знания глубинной человеческой реальности в контексте анализируемого действия, а с другой – на содействие тому, чтобы заинтересованные лица определили себя в отношении этого знания, сделали выводы из этого и тем самым интегрировали эти знания в практику, модифицируя ее» [9, р. 22]. Для того чтобы это сделать, используется так называемая клиническая методология, которая изначально строится на базе встреч с акторами изучаемой совокупности. Как справедливо отмечает Ж. Эррерос, для социолога стратегического анализа принципиально важное значение приобретает глубокое изучение социальных взаимодействий вместе с акторами, что в принципе исключает общие и глобализированные подходы, которые всегда являются спекулятивными. Есть только знание особенного, это и является «клинической» маркой стратегического анализа [11, р. 40–41].

Указанный подход использует индивидуальные встречи, которые позволяют воспроизводить совокупность отношений, соединяющих акторов в процессе их деятельности. В ходе таких встреч исследователь не только исповедует свой доброжелательный нейтралитет, но также считает, что «по определению интервьюируемые всегда правы, потому что они живут в своей ситуации» [9, р. 458]. В таком подходе так называемая субъективность должна рассматриваться как выражение стратегии изучаемого актора. Это положение является фундаментальным, т. к. исследователь не может строить свою деятельность на «логике подозрения» по отношению к свидетельствам, которые он получает.

Социологический анализ, таким образом, осуществляется в соответствии с двумя различными динамиками. Первая из них отмечена тем, что «временно упраздняется дистанция между аналитиком и полем его анализа» [9, р. 293], что требует от участников данной ситуации «устанавливать и развивать отношения интерсубъективности… что он (исследователь. – В. Ж., М. Ж. ) отказывается от критики, от стремления изменить суждение, от всякой внешней нормативности, от “этноцентризма” по отношению к практикам, которые он наблюдает» [9, р. 295]. Вторая разновидность динамики стратегического анализа получила наименование мобилизационной. Она побуждает социолога к «использованию своей экстериорности и нахождению минимальной дистанции, без которой никакой серьезный анализ невозможен» [9, р. 293].

Получается так, что исследователь превращается в процессе своей работы, пользуясь метафорой Э. Фридберга, в «губку», которая впитывает материал, получаемый социологом во время работы. И он «не имеет ни мнения, ни идеи…» [9, р. 299] Таким образом, социолог должен изначально согласиться с «тотальным равенством a priori всех свидетельств, отчетов, документов и других используемых источников» [9, р. 296–297]. Во время анализа он должен «сохранить равную дистанцию в интерпретации фактов, которые он устанавливает» [9, р. 297]. По окончании анализа системы он может восстановить свою позицию.

В рамках стратегического анализа социолог не судит, не оценивает, не ищет определенную причину дисфункций, которые, к слову сказать, и не понимаются им как таковые. Изначально стратегический анализ не имеет «идеи» о том, каким должно быть хорошее функционирование организации, для которого «нормальное» не существует. Кроме того, социологический анализ не претендует на то, чтобы выявлять неизвестные или секретные факты. То, что он расскажет, и то, что он покажет, чаще всего известно всем.

В чем тогда заключается преимущество такого анализа? Стратегический анализ связан с выявлением отношений между фактами. Это – связь между событиями, ситуациями, логиками, которые каждым идентифицируются раздельно. Вклад социолога в рамках стратегического анализа приобретает особое значение в связи с тем, что его выводы обладают потенциальной валидностью, ибо становятся основанием для обменов, дебатов, конфронтаций, которые могут оказывать влияние на социальное действие, а потому этот вклад приобретает «прагматическую ценность» [9, р. 22]. Эта ценность заключается вовсе не во всеобщем одобрении, а в том, что он провоцирует «обсуждение» произведенного анализа. Проще говоря, социолог стремится получить восприятие анализа акторами изучаемой организации и выявить их реакцию на него.

Что необходимо для восприятия итогов социологического анализа? Для того чтобы быть воспринятыми, его предложения не должны быть ни оценивающими, ни обвиняющими. Не могут они быть и своеобразным клеймом. Реакция, вызванная этой операцией, является «индикатором реальных проблем и глубинных ставок, которые структурируют взаимодействие в изучаемой системе» [9, р. 313]. А это позволяет как по форме, так и по содержанию представлять конфронтацию между различными действующими акторами.

Полученное знание является частичным, оно не выражает окончательную «истину» системы. Оно неизбежно порождает ощущение «правдоподобности» [9, р. 316]. И вмешательство социолога в данном случае может характеризоваться следующим образом: «Аналитик более не должен предсказывать, что произойдет, не должен судить с высоты своей “науки” о фактах, которые его анализ делает очевидными, еще меньше он связан с выработкой хорошей модели функционирования, которая, благодаря своему научному характеру, в некотором смысле навязывается им самим» [9, р. 22]. По отношению к субъектам наблюдения исследователь как с точки зрения теории, так и с точки зрения методологии занимает экстериорную позицию. Практика социолога вписывается в новую логику, которая, согласно Э. Фридбергу, характерна для «процедурной науки» [9, р. 296, 311]. Научность не зависит больше от воспроизводимости опыта, она зависит от уважения процедуры опроса.