Валентина Сченснович - Россия и мусульманский мир № 10 / 2010

Роль России в СНГ признается практически едва ли не всеми его субъектами, но она еще колеблется от неоимперской, гегемонистской до лидерской функциональной миссии. Различие и даже противоположность между ними – принципиальные. Империя – это авторитет силы, лидерство – сила авторитета. Перспектива России в СНГ также будет определяться ее лидерской эффективностью. Российские элиты должны, перефразируя Д. Белла, мыслить глобально, но действовать регионально. В решающей мере такая переориентация зависит от взаимодействия России со своими партнерами в СНГ в направлении строительства конфедерации независимых государств. Многослойная суть проблемы для России и по-своему – для ее союзников требует ее анализа не только на геополитическом и геоэкономическом, но и на культурно-цивилизационном уровнях в адекватных им масштабах.

Фундаментальный характер уже веками «раздвоения единого» – евразийскости или европейскости России – чреват дурной бесконечностью в силу непонимания того, что обе стороны этой оппозиции правы, выражая – каждая по-своему – грани реальности. Проблема – в их синтезе. Мне уже доводилось писать, что объективное противоречие между евразийской цивилизационной «почвой» и европейской культурной «солью» России предполагает осознанный выбор между разными по объему и смыслу содержанием и сущностью, тенденциями и их вектором. Включая Азию, Россия причастна к ней, способна к ее пониманию и освоению именно как Европа. Как культурный субъект Россия – не азиатская, а европейская Евразия. Такой императив не отделим от трансформации России в цивилизованную державу, но с приматом национальных ценностей. Это акцент на степени цивилизованности России или потребности в новом модернизационном прорыве.

В культурно-цивилизационном плане не однородны основные подсистемы СНГ – так называемый славянский треугольник, в который наряду с восточноевропейской Россией входят геополитически «прописанные» также в Восточной Европе, но в своих глубинных историко-ментальных основаниях центральноевропейские Украина и Беларусь, центральноазиатские и кавказские государства. Тем не менее их веками сложившаяся однотипность дает основание для поиска и обретения искомого синтеза. Для России быть имперским гегемоном всегда оказывалось не просто, а обладать smart power, быть функциональным лидером интеграции нового типа в многомерном постсоветском мире – задача на порядок сложнее. Объективности ради следует отметить, что этот императив актуален не только для России. Ее союзники – также не жена Цезаря, и уместно констатировать по Ф. Достоевскому: «Дело великое, да великанов не хватает». Осовременим эту сентенцию, перефразировав уже печально знаменитую максиму: берите суверенитета не сколько сможете взять, а сколько действительно нужно соответственно принципу субсидиарности. По-русски это звучит как «Богу – Богово, кесарю – кесарево». Каждый союзник в решении проблем, имеющих неимущественно национально-государственный интерес, волен в этих пределах быть «кесарем», но «Богово» интеграции на базе общих интересов и ценностей свято.

Буриданову ослу можно позавидовать: он выбирал всего между двумя охапками сена. Выбор современной России происходит на семи ветрах глобализации. Дискомфорт проблемы союзников России в том, что ей приходится иметь дело как с привычными, так и с новыми мировыми центрами силы и влияния. Россия прочно «зажата» между двумя полюсами, сложившимися за постсоветское время. На Западе она граничит с объединенной Европой с 493 млн. жителей, региональным валовым продуктом в 14,3 трлн. долл. и совокупным экспортом, составляющим 16,2 % общемирового показателя. На Востоке – Китай с населением в 1,3 млрд. человек и ВВП в 2,9 трл. долл., обеспечивающий 8,3 % мирового экспорта. Однако таковы лишь некоторые количественные параметры дела. Главное же в другом: его рефлексия российской элитой еще во многом протекает в русле традиционной оппозиции «Запад–Восток». В сближении с «Востоком», прежде всего с Китаем, начиная от трубопроводов в направлении АТР и заканчивая военно-политическим альянсом в ШОС, заметно прослеживается примат евразийского начала. Он чреват фундаментальной недооценкой не столько предвидимого Наполеоном пробуждения «Поднебесной» от вековечного сна, сколько отныне глобальных амбиций, по сути, азиацентричного культурно-цивилизационного комплекса и его непредсказуемых стратагем. В этом варианте есть смысл напомнить геополитическую притчу. Сказывают, будто в середине XXI в. в Евразии все будет спокойно, не считая одиночных выстрелов… на германо-китайской границе.

Сложности иного порядка – с «Западом». Суть дела вот в чем: такой объект все менее опознается, и реалии последних десятилетий – в незавершенном, еще во многом латентном, но уже необратимом «расщеплении» Запада на два относительно самостоятельных КЦК: американский и европейский. Двуликого Януса «евроатлантической цивилизации» исчерпывающе описывает М. Лернер: «Европа разрывается между нуждой в Америке и отвращением к ней». В этом фрейдистском комплексе «любви–ненависти» Европа – это не только все более заметный соперник, но и по-прежнему союзник в походе за «золотым призом» – российским хартлендом. К сожалению, независимо от смены команд в Белом доме этот американский геополитический инвариант сохраняет актуальность. Правда, авторы доклада «Проект-2020», недавно подготовленного Национальным разведывательным советом (НРС) США, исключили Россию из списка потенциальных конкурентов в борьбе за мировое лидерство минимум на ближайшие 15 столетий. Но это не означает, что США через НАТО и подопечный им ГУАМ не пытаются «въехать в квартал» по всему периметру сопредельных с Россией государств, и это в равной мере должно озадачивать как последнюю, так и ее союзников.

В такой ситуации конструктивным исходом для России является поиск ею союзников, исходя из ее европейской сущности. В этом контексте, отмечает Г. Павловский, «модернизацию нам и Китай предложит – причем с выездом на дом… Нам нужна европеизация, а не только модернизация, т.е. консолидация нации на основе европейского выбора». Открытый и драматический вопрос: хватит ли как у Брюсселя, так и у Москвы мудрости понимания безальтернативности их интеграции перед вызовом американского «Запада» и китайского «Востока»? Но выбора, по сути, нет. Такие ориентации все более, хотя и не без противоречий, находят свое выражение в определении приоритетов современной России в мире как Евровостока. Понятие «единая Европа» – это идеологема западноцентристской концепции и практики Европы-1, или группы государств – фундаторов ЕС. Выработав свой эвристический ресурс, после вхождения в ЕС группы центральноевропейских государств, или Европы-2, и в перспективе развития взаимоотношений с Россией как Европой-3 это понятие становится контрпродуктивным. Назрела потребность в более емком и смыслообразующем концепте панъевропейского масштаба, способном выразить его единый смысл, целостную структуру и указать перспективный вектор ее развития. Таким адекватным концептом представляется не «единая», а триединая Европа, не делимая общими интересами и ценностями, судьбой и перспективой нашего старого, доброго континента.