Валентина Сченснович - Россия и мусульманский мир № 9 / 2012

Способность общества найти ответ на этот вызов времени зависела от его готовности принять всю совокупность связанных с модернизацией перемен, все новые основания организации социального мира. Если такая готовность существовала, то и в кризисе этничности нетрудно было увидеть проявление очень глубоких, фундаментальных перемен, свидетельство обесценения самих этнических принципов социальной интеграции и необходимости перехода к иному типу интеграторов, к существенно иным, не этническим механизмам социального сплочения. Именно такая исторически новая задача была поставлена и разрешена рядом западных обществ, где и было выработано такое обобщающее решение понятие «нация».

В нашей стране, как пишет А. Вишневский, «в реальных условиях Российской империи начала XX в. у федерализма и национализма были значительные области пересечения интересов, что и привело их к сближению. Региональные элиты очень быстро поняли, какую мощную поддержку в борьбе за передел власти и влияния между ними и имперским центром они могут получить со стороны национальных движений. Поэтому федералистские идеи недолго удержались в рамках идеологии чистого “областничества”, т.е. расширения прав и возможностей областей вне связи с национальной идеей. Соблазн обращения к этническим чувствам был так велик, что даже русские сибирские “областники” предприняли попытку раздобыть себе “этническую родословную”, выдвинув идею “образования путем скрещивания и местных физико-исторических и этнологических условий однородной и несколько своеобразной областной народности”».

В невеликорусских же частях империи федерализм все больше окрашивался в национальные цвета и в конце XIX в. почти полностью слился с национализмом. Региональные элиты почувствовали себя намного более уверенно, когда смогли опереться на национальные движения и ощутить себя одновременно и национальными элитами.

Движения нерусских народов в начале века, и в том числе движение А. – З. Валиди, коренным образом отличались от западных буржуазных движений, поскольку на Западе активности, вызванной кризисом этничности, противостояла система гражданской нации. На Западе общепринято противопоставлять гражданское общество (нацию) этническому национализму. Это одна из тех дуальных оппозиций, которые составляют фундамент нетрадиционных обществ. В России же зачастую этнический национализм ошибочно связывают с крайним шовинизмом, а очень часто и либеральными ценностями, что в действительности абсурд. К примеру, члены башкирской молодежной организации «Кук буре», называя себя «националистами», одновременно выступают за «демократические ценности». В действительности буржуазная нация на Западе подавляет этнический национализм различных гасконцев и басков, создавая при этом унифицированный конструкт под названием «общегражданская нация».

Несмотря на желание, в том числе и советских историков, квалифицировать движение автономистов во главе с А. – З. Валиди как «буржуазное движение националистов», в действительности его правильно квалифицировать как традиционалистское, консервативное, поскольку главным лозунгом участников Гражданской войны было возвращение вотчинного права на землю. То есть восстановление власти башкирской общины и требование особого статуса для башкир как народа («автономии»). Это было вызвано тем, что «буржуазные» реформы уже к концу XIX в. достаточно сильно ударили по локальному миру башкирского общества.

Таким образом, к началу XX в. башкирское общество уже было готово к (советской) консервативной модернизации. Наблюдался кризис этничности и рост национального сознания, старые институциональные одежды стали тесны для новой реальности. Статичное состояние башкирского общества (локальный мир), которое не менялось веками, пришло в движение, и остановить ход истории уже ничто не могло. Общество готовилось шагнуть из архаики (премодерна) к современности (советскому модерну).

Башкирское общество в условиях советской модернизации.С победой Октябрьской социалистической революции началось складывание основ советской системы. Несмотря на то что идеологи суверенитета обвиняли в свое время СССР в разрушении башкирской национальной идентичности, в реальности картина была с точностью до наоборот. Все жители СССР имели двойную самоидентификацию – этническую и гражданскую, причем и та и другая были закреплены официально. И это притом, что, как уже говорилось выше, западное гражданское общество и гражданская нация противостоят этническому национализму, поскольку построены на разрушении последней.

В советской системе собственно русский народ исполнял функции гражданской нации, не имея этнической идентичности. Именно эта причина, по мнению либерального демографа А. Вишневского, привела к тому, что «сепаратистские устремления, приведшие в 1991 г. к распаду СССР, легко достигли цели, прежде всего именно потому, что не встретили значительного сопротивления со стороны российской, преимущественно русской, элиты, из которой в основном рекрутировалась и союзная элита».

В СССР этнический национализм нерусских народов не только не подавлялся, но и искусственно поддерживался. Практически все нерусские народы получи формальные признаки «гражданских наций» – язык, национально-государственную территорию, систему национальной печати, театров и т.д. Парадокс ситуации заключался в том, что постоянно осуждаемый на словах этнический национализм – антипод гражданского общества – стал нужным и эффективным инструментом власти, успешно легитимировал советский режим. Кроме того, именно в советский период башкирский народ, «подтянувшись» до уровня нации, получил региональную этническую элиту.

В целом модернизация советского времени резко ускорила формирование новых региональных элит у нерусских народов. Она усложняла жизнедеятельность городских и региональных систем, увеличивала их внутреннее разнообразие, пронизывала их горизонтальными экономическими, социальными и прочими связями. Все это с неизбежностью вело к возникновению или расширению множества независимых элитарных социальных статусов, источником которых была сама региональная или локальная социальная ткань. В ней должно было найтись место не только для руководителей местных органов власти, но и для директоров крупных предприятий, председателей колхозов, редакторов газет, крупных ученых и писателей, знаменитостей артистического или спортивного мира и т.п.

Однако советская модернизация вела к развитию региональных элит лишь в той мере, в какой это соответствовало ее инструментальным целям. Там же, где это соответствие кончалось, развитие элит блокировалось. Региональная элита до конца оставалась по преимуществу статусной, «номенклатурной», напоминавшей элиту феодального общества. Она зависела от начальства, от его субъективных оценок, назначений, «пожалований» больше, чем от объективных результатов своей деятельности.