Иван Чихарев - Политическая наука № 4 / 2012 г. Мировая политическая динамика

Соединенные Штаты, по мнению чиновника-республиканца и ученого-демократа, «могут стать более разумной силой, инвестируя в глобальное общее благо – предоставляя то, в чем народы и правительства во всех частях света испытывают потребность, но не могут добиться без американского лидерства» [CSIS Commission on Smart Power, 2007, p. 1]. В особенности США рекомендуется сосредоточиться на пяти критически значимых сферах:

1) альянсы, партнерство и институты;

2) глобальное развитие;

3) публичная дипломатия;

4) экономическая интеграция;

5) технологии и инновации.

Доклад комиссии знаменует собой переход идеи разумной власти из академической плоскости в плоскость практической политики. Поэтому в документе представлен анализ не только концептуальных, но и институционально-политических аспектов этой «большой идеи». Сопредседатели комиссии обращают внимание на недостаточное финансирование американской дипломатии и программ международного содействия по сравнению с оборонными и военными расходами. Кроме того, отмечается разобщенность и нескоординированность американской внешней политики, создающие препятствия для стратегического планирования.

В 2007 г. новый интеллектуально-политический тренд получает продолжение в предвыборной кампании Б. Обамы. После избрания Б. Обамы и в период формирования его администрации рассматриваемое словосочетание начинает использоваться в официальном политическом дискурсе. На Мюнхенской конференции по безопасности 2009 г. риторику smart power использует вице-президент США Джозеф Байден, делая особый акцент на партнерстве и формировании альянсов.

Безусловно, партнерство и альянсы, или, говоря реалистским языком, баланс сил и ключевые коалиции – важнейший контекст реализации разумной силы США, так как любая сила адекватно оценивается только с точки зрения соотношения с другими силами. Надо отметить, что американская стратегия smart power имеет возможной импликацией формирование «умного баланса сил» – конструируемой, управляемой полярности. В основе стратегии – пролонгация однополярного момента. На протяжении всего постбиполярного периода конструировались искусственные полюса – ось зла, мировой терроризм – борьба с которым делала существование однополярного мира более осмысленным. Сейчас, по всей видимости, инсталлируется более сложная система балансов, которая может включать сразу несколько биполярностей (США – Китай в экономической области, США – РФ в области военной безопасности и США – ЕС в области социокультурной и информационной), под эгидой ряда новых и традиционных международных организаций и многосторонних форматов, включая «большую двадцатку» и реформированную ООН. «Умная» система баланса сил может представлять собой достаточно устойчивую структуру, которая подпадает, в принципе, под определение «многополярный мир», однако функционирует по принципиально иной логике при сохраняющемся лидерстве (системном администрировании) США и понимании значительных, но функционально ограниченных возможностей каждой из держав. На сегодняшний день администрации Обамы, по крайней мере на уровне публичной мировой политики, адресованы более смелые ожидания, чем это предполагается логикой smart power . Как уже отмечалось, smart power отнюдь не означает смягчения внешнеполитической линии США по всем направлениям – более того, в ряде вопросов Белый дом готов выступать жестче, чем прежде. Поэтому иногда державы-контрагенты склонны реагировать на кажущуюся непоследовательность Вашингтона в классической логике баланса сил, например, как в случае с Россией, асимметричным контрбалансированием.

Условием установления «умного» баланса является встречная готовность других важнейших акторов. Как уже отмечалось выше, ряд основных игроков современной мировой политики конструктивно используют и развивают идею разумной власти.

КНР, как считают некоторые исследователи, обладает приоритетом в разработке и реализации этой идеи в мирополитической практике. Китайский опыт мудрой власти и внешней политики возводится к стратегемам Лао Цзы и учению Конфуция. В современный период он связывается с семью принципами Дэн Сяопина, первый из которых требует «рассматривать и анализировать события разумно», а остальные сводятся к долгосрочной и стратегически выверенной борьбе за удержание позиций и достижения в мировой политике и экономике в сочетании со скромностью в собственном позиционировании. Рассматриваемая в статье идея находит отражение и в принятой китайским руководством «научной концепции развития». Комиссия Ная–Армитиджа отмечает особую роль Китая в американском проекте разумной власти и достижения КНР в проецировании своего конструктивного потенциала в Азии, Африке, Латинской Америке. Усматриваются, однако, и пробелы в китайской инфраструктуре smart power – это внутренние политические, социально-экономические и экологические проблемы. Однако, принимая во внимание модель «Пекинского консенсуса», даже эти недостатки обращаются в достоинство, так как китайский опыт кажется более реализуемым в условиях развивающихся стран и, соответственно, более притягательным для них.

Smart power в европейских интерпретациях также напрямую связывается с притягательностью ЕС как образца. Предложенное Д. Милибандом обозначение ЕС как образцовой державы (model power) концентрирует внимание на привлекательности европейской модели, прежде всего для соседствующих с ЕС стран [Miliband, 2007]. Кроме того, успешный опыт использования инструментов мягкой власти Европейским союзом, государствами – лидерами евроинтеграции, рядом общеевропейских структур позволяет Европе также заявлять о приоритете в разработке новых технологий мирополитического влияния. Существенной проблемой Европы в этом направлении остается дефицит координации внешней, а также оборонной политики, который пока не преодолен и после первых шагов лиссабонской реформы. Европейцы рассматривают американскую стратегию smart power как исторический шанс интегрировать американские военные возможности и европейский невоенный инструментарий влияния на равных основаниях, тогда как в США более склонны развивать собственные «гражданские силы», а от ЕС – продолжать требовать полновесного военного соучастия.

Российская «умная политика» основывается на сдержанном оптимизме относительно военных возможностей российских вооруженных сил в сочетании с заявленной концепцией модернизационного (инновационного) развития страны. Отечественному концепту присущ и известный критический пафос, обличающий идеологизированность мирополитической линии и США, и ЕС. Касающиеся РФ американские инициативы в русле smart power вызывают настороженность, а в проявлениях, касающихся усиления жестких составляющих влияния, – желание сформулировать асимметричный ответ. Достаточно остро российская дипломатия реагирует на «образцовость» и лекторский запал европейских партнеров. По сути, Россия в новом веке отказывается от конкуренции в области генерации ценностей и идей, которые могут стать смыслообразующими для мирового развития. Такого рода деидеологизация объяснима логикой новейшей истории и адекватна в обществе, основанном на знании. Однако даже такое объяснение надо сформулировать и презентовать мировому сообществу, которое, конечно, не может убедить и тем более привлечь голый прагматизм «энергетической сверхдержавы».