Array Коллектив авторов - «Синдром публичной немоты». История и современные практики публичных дебатов в России

Особенно интересно, что авторы настаивали в своих популяризаторских усилиях на научной обоснованности и на необходимости систематического подхода. При этом они стремились подчеркнуть научный статус – наравне с другими дисциплинами – именно правовых понятий и учений, которые предстояло изложить (например: [Дружинин 1897: 266]). Для них было важно отличать чисто популяризаторскую работу от многих более или менее дешевых справочных изданий о законодательстве в той или иной области права, в которых часто просто-напросто перепечатывали текст действующих законов без особых объяснений. Касаясь самого вопроса об отношении между формой и существом популяризации, Гольцев настаивал на том, что

должно упрощать изложение идей, а не сами идеи. Иногда популяризация сводится на то [так!], что богатая содержанием мысль сокращается до того, что остается лишь одна ея сторона, и притом не всегда самая важная. Затем популяризации придается чересчур утилитарный, справочный характер. При этих условиях знакомство с правом и законами, разумеется, полезно, но не ведет к достаточно плодотворным результатам, мало содействует живому росту правосознания и чувства законности [Гольцев 1900: 5–6; курсив в оригинале].

Дружинин высказал свои взгляды на средства изложения юридических понятий для народа несколько по-другому:

…право и само по себе не требует особо доступной формы изложения. Излагать его просто не более трудно, чем всякую иную науку, чем, например, физику, химию, геологию. К тому же, читателями юридических книжек, в конце концов, должны являться, большею частью, люди взрослые, имевшие дело и с законами, и с более или менее серьезными книгами [Дружинин 1897: 271].

Вопрос о специфической форме изложения правовых знаний «для народа» и о возможности использовать как бы «народный язык» был поставлен уже в 1860-х годах [Муллов 1863: 65]. В свою очередь, Дружинин считал, что «разговорная форма» вполне допустима, но предупреждал, что «стремление к особо доступной и легкой форме изложения права может привести поэтому к излишней пространности изложения и ослаблять впечатление» [Дружинин 1897: 271].

Здесь следует заметить, что разнообразие целей и в какой-то мере противоречие между ними оказываются основной характеристикой тогдашней популяризаторской литературы о праве и во многом объясняют трудность для определения действующих читателей этой литературы. Эта трудность вообще свойственна популяризации как отдельному развитому жанру на книжном рынке и в печати в XIX веке. В некоторых западных странах популяризация научных знаний имела значительный коммерческий успех. Однако это не значит, что популяризаторская литература была действительно прочитана, и вообще очень сложно определить, в какой мере она читалась в этих странах [Béguet 1997: 54–55, 59]. В России научно-популярная литература также отчетливо выделилась в жанровом отношении в конце XIX века [Лазаревич 1984; Andrews 2003: 17–35]. Популяризация права развилась в самую новую и небольшую часть этой литературы на рубеже XIX и XX веков. Кроме того, в России коммерческие результаты популяризаторского жанра оставались скромными и публикация подобных трудов считалась рискованным делом для издателей, и особенно в области правовой популяризации, о чем пишет известный библиограф и популяризатор Н. А. Рубакин [Рубакин 1904: 156–158]. Поэтому нельзя считать образцовым пример чтения популяризаторских произведений крестьянам в контексте, созданном редакторами указателя «Что читать народу?». Также нельзя преувеличивать масштабы распространения этой литературы не только среди «народа», но даже среди интеллигентных читателей, которые должны были стать посредниками в деле пропаганды юридических знаний. Тиражи были маленькими, и, если судить по личным деловым бумагам самого Дружинина, было довольно сложно распродать эти издания, что вполне подтверждает оценку Рубакина [70].

Можно сказать, что недостаточная определенность целей популяризаторской литературы не способствовала ее распространению, даже если не принимать во внимание непосредственно политический вопрос о ее содержании, который вряд ли был второстепенным для интеллигентного читателя или для современных авторов отзывов и рецензий о популярных изданиях. Самый критический отзыв принадлежит знаменитому юристу и публицисту «либерального» направления Иосифу Владимировичу Гессену. В статье, опубликованной в 1901 году в юридической газете «Право» (основанной в 1898 году), Гессен обрушился на ошибки, поверхностные и наивные утверждения в трудах различных авторов, в том числе Дружинина и Гольцева. Рецензент (не совсем справедливо) упрекает Гольцева в неясности и запутанности его изложения, как будто не замечая, что рецензируемая книжка предназначалась не «народу», а интеллигентному читателю [Гессен 1901: 2164–2165, по поводу: Гольцев 1900]. Гессен не пощадил и Дружинина, который, кстати говоря, не имел университетской юридической подготовки. Гессен высмеивал попытки Дружинина придать своим юридическим очеркам беллетристическую форму, типичную для «народных» изданий того времени. Он иронически замечал, что у Дружинина крестьяне не говорят народным языком и что в его книгах разговоры звучат неестественно [Гессен 1901: 2093–2094; см. сходную критику о «выдуманных крестьянах» Дружинина: Синицкий 1900: 31–32]. Правда, по мнению Гессена, у других авторов, как, например, у С. М. Архангельского [Архангельский 1895] или даже у Гольцева [Гольцев 1903а], попытки использовать «разговорный стиль» в форме беседы между крестьянами или «в форме беседы барина с крестьянином» [Гессен 1901: 2095–2097, 2163] были более успешными.

Хотя Гессен дал своему критическому разбору популяризаторской литературы название «Юридическая литература для народа», он считал рецензируемые произведения вообще непригодными для «народа» ни по форме, ни по содержанию. В частности, он возражал против систематического употребления юридических терминов [Гессен 1901: 2097]. Правда, среди профессиональных юристов даже слышались скептические замечания о самой возможности популяризовать право, «слишком отвлеченное для популяризации» [Юридические общества 1901: 2194]; но это мнение противоречило общему лозунгу о необходимости развивать правосознание народа. Против этого лозунга Гессен не возражал. Но самой главной для него была философско-политическая окраска языка, использованного авторами-популяризаторами. Нужно было, чтобы этот язык был языком освобождения, поскольку Гессен в основном критиковал в правовой популяризации все, что ему казалось призраками отсталого позитивизма и необоснованного уважения к действующему праву [71].