Новелла Матвеева - Песни русских бардов. Серия 4

Никто ему спать не запретит:

Ни тот, который стреляет, ни тот, который поет,

Ни тот, который свистит, засунув три пальца в рот,

Ни тот, что пьет, ни тот, что речи говорит,

Ни тот набитый идиот, который сел на динамит.

Ой, как старый негр хочет спать!

Рыжая девочка в синей матроске

Села на белые доски.

Хочется ей, чтобы море размыло

Этот сыпучий медленный спуск.

Скользкий да мокрый, как в мыльнице шло,

В радужной ракушке дремлет маллюск.

Ил обнял сваю,

Я засыпаю

И засыпаю

Песком свои следы.

Снятся мне сны целебные,

Рощи великолепные,

Войлочные, волшебные,

Пальмовые сады.

Что ж вы не признаетесь -

Вы надо мной смеетесь,

Я ни за что вам не прощу.

Но солнце тоже смеется надо мной,

Ну значит так и надо,

Если солнце смеяться перестанет,

Я загрущу.

Юбочки-клеш надевают медузы

И световые рейтузы,

И уплывают на праздник свеченья,

Перед собой держа зеркала.

Сыплются, сыплются искры теченья,

Синим огнем обгорает скала.

Что там — витрина или ветрило?

Ах, я забыла, где море, где земля.

Световыми рекламами

Рыбки по небу плавали,

Плавниками из пламени медленно шевеля.

Что ж вы не признаетесь?

Вы надо мной смеетесь,

Я ни за что вам не прощу.

Но солнце тоже смеется надо мной,

Ну значит так и надо.

Если солнце смеяться перестанет,

Я загрущу.

В старом — старом Будапеште

Жил слепой мальчишка.

Не видал ни зги, но сам

Был ярок, точно вспышка.

С гибкою и дерзкой

Скрипкою венгерской

По дворам ходил наощупь

Тот слепой мальчишка.

Он играл и все охотно

Слушали слепого..·

И все его бросали

Без куска и крова.

С гибкою и дерзкой

Скрипкою венгерской

Все охотно привечали

Бедного слепого.

Динь, динь, динь, колокольчик,

Динь, динь, динь, колокольчик,

Отскочило колесо.

Выходи, колесный мастер,

Всю повозку почини.

Динь, динь, динь, колокольчик,

Динь, динь, динь, колокольчик.

А колесный мастер спит,

А во сне, бездельник, видит,

Что повозку починил.

Как-то раз на мирный город

Враг напал жестокий.

В эту пору мальчик спал

Под вязом у дороги.

Он проснулся в полдень,

Сразу скрипку вспомнил

И тихонько заиграл

Без горя и тревоги.

Песню ветра и свободы

Враг услышал злобный.

Для него она звучала,

Музыкой надгробной.

С гибкою и дерзкой

Скрипкою венгерской

Чужаку не показалась

Венгрия удобной.

Припев

Дальше было то, что было,

Это как обычно,

Ясных глаз, давно закрытых,

Не закрыть вторично.

В Будапеште старом

Мальчик жил недаром,

И незрячими глазами

Видел все отлично.

Припев

По всей руке татуировка:

Русалка, шхуна, якорь, сердце и подковка,

Драчливый кортик, смазливый чертик.

Зачем ты, юнга, себе ручонки портишь?.

На что тебе твоя русалка

И этот чертик, синий, как фиалка?

Не трогай кортик, не гни подковку.

А якорь счастья не приносит,

Он одинок, его бросают одного,

Причалив к суше. Уйдут и бросят,

А если в море ураган, — уж обязательно бросят его.

Когда бросали этот якорь,

Незаменимый для бросания в беде,

Никто не видел, как якорь плакал,

Да он и сам не замечал,

Поскольку плакал в соленой воде.

Струны о чем-то рассказывают бойко,

Старую песню уводят за собой —

Были у Джимми и ферма, и ковбойка,

Но не был он фермер, и не был он ковбой.

Ферму забросил, на все махнул рукою,

Ковбойку нараспашку и — пошел по кабакам.

Ой-ей, Джимми, Джимми, поведай, что с тобою

Не видит он, не слышит он, не знает он и сам.

Были когда-то хозяевами штата

Индейцы делавары, почитатели ветров.

Знать их не знал он,

Так вот ведь досада —

Текла у Джимми в жилах индейская кровь.

Снились вигвамы, лосиные шкуры,

И кто-то мокасины все сушил перед огнем.

Вот потому-то ходил Джимми хмурый,

И песен индейских не пели мы при нем.

Не грусти, Джимми, поезжай в город,

Выгодно продай зерно.

А что в твоем сердце — радость или горе -

Предкам твоим все равно,

Предкам твоим все равно,

Все равно, все равно.

С тучи, как боги, сошли раскаты грома,

Коршуном пала на прерию роса.

Джимми увидел в своем стакане рома

Индейские косы, раскосые глаза.

Скулы, как скалы, сожженные закатом,

Фламинговой короны пламенеющий костер.

Ой-ой, Джимми, Джимми, куда же ты, куда ты? —

Ушел и никогда его не видели с тех пор.

Бармен сказал, — Это все от безделья,

А пастор намекнул, что от беэверья своего.

Поздняя ночь бушевала за дверью,

И больше никто не сказал ничего.

Ферма дичает, бурьяном порастает,

Не видно белой лошади, не слышен лай собак.

Песен про Джимми теперь никто не знает,

А если бы знали, то пели бы вот так.

Не грусти, Джимми, поезжай в город,

Выгодно продай зерно.

А что в твоем сердце — радость или горе -

Предкам твоим все равно,

Предкам твоим все равно,

Все равно, все равно.

Конь при дороге траву щипал,

Ночь наступила и конь пропал,

Если пойду за конем вослед,

Скоро блеснет за холмами свет.

Там разместился веселый стан,

Стан разместился бродяг-цыган,

Там на холмах под гитарный звон

Слышались песни былых времен.

/2 раза/

Тропка по сумраку чуть вилась,

Издали, издали чуть вилась,

В таборе том, в старых песнях тех

Не было слов, кроме "ах" да "эх".

/2 раза/

Что же так тянет туда меня,

Что же так манит на дальний свет,

Если в цыганских преданиях

Даже и слов настоящих нет.

В этих напевах-преданиях

Даже и слов настоящих нет.

Нет ничего у бродяг в ночи,

Нет ничего ни у них, ни в них,

Если была у цыган душа -

В песню степную она ушла.

В темных глазах океана дно,

Вечные звезды и вечный путь,

А на душе лишь одно, одно —

Как бы последний твой грош стянуть

/2 раза/

Ах, как долго долго едем,

Как трудна в горах дорога,

Чуть видны вдали хребты туманной сьерры.

Ах, как тихо, тихо в мире,

Лишь порою из-под мула,

Прошумев, сорвется в бездну камень серый.

Тишина, лишь только песню

О любви поет погонщик,

Только песню о любви поет погонщик,

Да порой встряхнется мул,

И колокольчики на нем

И колокольчики на нем зальются звонче.

Ну скорей, скорей, мой мул,

Я вижу, ты совсем заснул,

Ну поспеши, застанем дома дорогую.

Ты напьешься из ручья,

А я мешок сорву с плеча,

И потреплю тебя, и в морду поцелую.

Ах, как долго, долго едем,

Как трудна в горах дорога,