Новелла Матвеева - Песни русских бардов. Серия 4

От никотина черные

По рукоятки легкие,

Трехцветные, наборные.

Вели дела обменные

Сопливые острожники -

На стройке немцы пленные

На хлеб меняли ножики.

Сперва играли в фантики,

В пристенок с крохоборами,

И вот ушли романтики

Из подворотен ворами.

Спекулянтка была номер перший,

Ни соседей, ни Бога не труся,

Жизнь закончила миллионершей

Пересветова тетя Маруся.

У Маруси за стенкой говели,

И она там втихую пила,

А упала она возле двери,

Некрасиво так, зло умерла.

Нажива как наркотика,

Не выдержала этого

Богатенькая тетенька

Маруся Пересветова,

Но было все обыденно:

Заглянет кто — расстроится.

Особенно обидела

Богатством метростроевца.

Он дом сломал, а нам сказал, —

У вас, говорит, носы не вытерты,

А я, за что я воевал?

И разные эпитеты.

Было время, и были подвалы,

Было дело, и цены снижали,

И текли куда надо каналы,

И в конце куда надо впадали.

Дети бывших старшин да майоров

До ледовых широт поднялись,

Потому что из тех коридоров

Вниз сподручней им было, чем ввысь.

На стене висели в рамках бородатые мужчины,

Все в очечках на цепочках, по-народному в пенсне.

Все они открыли что-то, все придумали вакцины,

Так что если я не умер, — это все по их вине.

Мне сказали — вы больны — и меня заколотило,

Но сердечное светило улыбнулось со стены.

Здесь не камера, палата, здесь не нары, а скамья,

Не подследственный, ребята, а исследуемый я.

И хотя я весь в недугах, мне не страшно почему-то,

Подмахну, давай, не глядя медицинский протокол.

Мне приятель Склифософский, основатель института,

Мне знаком товарищ Боткин, он желтуху изобрел.

В положении моем лишь чудак права качает,

Доктор, если осерчает, так упрячет в желтый дом.

Все зависит в доме оном от тебя от самого:

Хочешь — можешь стать Буденым, хочешь — лошадью его.

У меня мозги за разум не заходят, верьте слову,

Задаю вопрос с намеком, то есть, лезу на скандал,

— Если б Кащенко, к примеру, лег лечиться к Пирогову,

Пирогов бы без причины резать Кащенку не стал.

Доктор мой не лыком шит, он хитер и осторожен,

— Да, говорит, вы правы, но возможен

Ход обратный, говорит.

Вот палата на пять коек,

Вот профессор входит в дверь,

Тычет пальцем — параноик,

И пойди его проверь.

Хорошо, что вас светилы всех повесили на стенку,

Я за вами, дорогие, как за каменной стеной.

На Вишневского надеюсь, уповаю на Бурденку, —

Подтвердят, что не душевно, а духовно я больной.

Род мой крепкий, весь в меня,

Правда, прадед был незрячий,

Свекор мой белогорячий,

Но ведь свекор не родня.

Доктор, мы здесь с глазу на глаз,

Зря мусолим чепуху.

Что мне будет за диагноз?

Отвечай, как на духу.

И врачи, и санитары, и светилы — все смутились,

Заоконное светило закатилось за спиной,

И очечки на цепочке как бы влагою покрылись,

У отца желтухи щечки в миг покрылись белизной,

И нависло острие, и поежилась бумага.

Доктор действовал во благо, жалко благо не мое…

Но не лист, перо стальное грудь пронзило, как стилет

Мой диагноз — паранойя, это значит пара лет.

Это значит пара лет, это значит пара лет.

Как во смутной волости

Лютой, злой губернии

Выпадали молодцу

Все шипы да тернии.

Он обиды зачерпнул, зачерпнул

Полные пригоршни,

Ну, а горя, что хлебнул,

Не бывает горше.

Пей отраву, хоть залейся,

Благо денег не берут.

Сколь веревочка не вейся,

Все равно совьешься в кнут,

Все равно совьешься в кнут.

Гонит неудачника

По миру с котомкою,

Жизнь текет меж пальчиков

Паутинкой тонкою.

А которых повело, повлекло

По лихой дороге,

Тех ветрами сволокло

Прямиком в остроги,

Тут на милость не надейся,

Стиснуть зубы да терпеть.

Сколь веревочка не вейся,

Все равно совьешься в плеть,

Все равно совьешься в плеть.

Ах, лихая сторона,

Сколь в тебе не рыскаю, —

Лобным местом ты красна

Да веревкой склизкою,

А повешенным сам дьявол-сатана

Голы пятки лижет.

Смех, досада, мать честна,

Не пожить, не выжить.

Ты не вой, не плачь, а смейся,

Слез-то нынче не простят.

Сколь веревочка не вейся,

Все равно укоротят,

Все равно укоротят.

Ночью думы муторней,

Плотники не мешкают.

Не успеть к заутрене -

Больно рано вешают.

Ты об этом не жалей, не жалей,

Что тебе отсрочка.

А на веревочке твоей

Нет ни узелочка.

Лучше ляг да обогрейся,

Я, мол, казни не просплю.

Сколь веревочка не вейся,

А совьешься ты в петлю.

А совьешься ты в петлю.

Я баба-яга, вот и вся недолга,

Я езжу в немазаной ступе.

Я к русскому духу не очень строга,

Люблю его сваренным в супе.

Ох, надоело по лесу летать,

Зелье переварила.

Нет, что-то стала совсем изменять

Наша нечистая сила.

Добрый день, добрый день,

Я так оборотень.

Неловко вчерась обернулся,

Хотел превратиться в дырявый плетень

Да вот по середке запнулся.

И кто я теперь — самому не понять,

Эк меня, братцы, скривило.

Нет, чтой-то стала совсем изменять

Наша нечистая сила.

А я старый больной озорной водяной,

Но мне надоела квартира -

Сижу под корягой, простуженный, злой

Ведь в омуте мокро и сыро.

Вижу намедни, утопленник, хвать —

А он меня пяткой по рылу.

Нет, перестали вконец уважать

Нашу нечистую силу.

Такие дела, лешачиха со зла,

Лишив меня шевелюры,

Вчера из дупла на мороз прогнала —

У ей с водяным шуры-муры.

Со свету стали совсем изживать,

Ну просто-таки гонят в могилу.

Нет, перестали совсем уважать

Нашу нечистую силу.

Над Шереметьево

В ноябре, третьего

Метеоусловия не те.

Я стою встревоженный,

Бледный, но ухоженный,

На досмотр таможенный в хвосте.

Стоял сначала, чтоб не нарываться,

Потому что я сам спиртного лишку загрузил.

А впереди шмонали уругвайца,

Который контрабанду провозил.

Крест на груди в густой шерсти,

Толпа как хором ахнет,

— За ноги надо потрясти,

Глядишь, чего и звякнет.

И точно, ниже живота,

Смешно, да не до смеху,

Висели два литых креста

Пятнадцатого веку.

Ох, как он сетовал,

Где закон, нету, мол,

Я могу, мол, опоздать на рейс.

Но Христа распятого

В половине пятого

Не пустили в Буэнос-Айрес.

Мы все-таки мудреем год от года,

Распятья нам самим теперь нужны,

Они — богатство нашего народа,

Хотя, конечно, пережиток Старины.

А раньше мы во все края,