Юрий Визбор - т.1 Стихотворения и песни

Тонкой стрункой висит паутинка,
И от солнца смычок косой.
Мы с майором идем по тропинке
В пасторальнейшем из лесов.
Все меняется в волнах рассвета,
Все у времени на крыле…
Неподвижно стоят лишь ракеты
На вращающейся земле.

По бетонным бункерам гулким —
Тишина, одна тишина.
Перекрестки — как переулки,
Одинокий фонарь — луна.

Шутки в сторону — дверь распахнулась,
Глубина молчит бирюзой,
И из пропасти впрямь пахнуло
Небывалой еще грозой.
Машинально достал папиросу.
«Не положено». — «Виноват!»
Мне б как раз задавать вопросы,
Ну а я не найду слова.

Перед мощью стою такою,
Что в глаза никогда не видал,
И стараюсь казаться спокойным,
И гляжу на этот металл.
Что бы сделали с нашей планетой
И особенно с нашей страной,
Если б не было этой ракеты,
И не только ее одной.

И майор задумался что-то,
Смотрит мимо в свое, в свое…
Может, вспомнил он ту пехоту,
С кем прошел через дым боев,
Как в прицелах «сорокапяток»
Танки шли посреди жнивья,
Как стояли насмерть ребята
Возле города Верея.

Наверху, над толщей бетона,
Происходит все тот же день,
Провода поют монотонно,
Солнце прыгает по воде.
И красиво, очень красиво
Над землей стоит высота.
Я майору сказал: «Спасибо!»
Просто так сказал, просто так.

И запрыгала вновь машина,
Колесом попав в колею.
У майора два чудных сына
Строят планер — носы в клею.
Ах как рады мальчишки лету —
Рыба в речке, картошка в золе…
Неподвижно стоят ракеты
На вращающейся земле.

В кабинете Гагарина тихо.
Тихо-тихо. Часы не идут…
Где-то вспыхнул тот пламенный вихрь
И закрыл облаками звезду.
Только тихо пройдут экскурсанты,
Только звякнет за шторой луна.
И висит невесомым десантом
Неоконченная тишина.

Но Гагарин покоя не ведал —
Жил он в грохоте мощных ракет,
И победы и горькие беды
Он встречал со штурвалом в руке.
И всех тех, кто порвал с тишиною,
Кто по звездной дороге пошел,
Он их вел за своею кормою,
Хоть и маленький, но ледокол.

Я над краем стола наклоняюсь,
Словно в пропасть без края гляжу,
Улыбаюсь я и удивляюсь,
И нахлынувших слез не стыжусь.
Со стены молча смотрят портреты,
Лунный глобус застыл на столе,
И соборы стоят, как ракеты,
На старинной смоленской земле.

Снова тянет сырыми лугами.
Звездный город стихает во сне.
Понимаете, Юрий Гагарин,
Как несладко стоять в тишине,
Потому что грохочут рассветы,
Заливаются птицы в полях…
Впрочем, вам ли рассказывать это,
Человеку с планеты Земля.

Один рефрижератор — представитель капстраны —
Попался раз в нешуточную вьюгу,
А в миле от гиганта поперек морской волны
Шел ботик по фамилии «Калуга».

А тот рефрижератор, что вез рыбу для капстран,
Вдруг протаранил ботик молчаливо.
На таре из-под «Двина» только виден капитан
Хорошего армянского розлива…

Что же ботик потопили?
Был в нем новый патефон
И портрет Эдиты Пьехи,
И курительный салон.

«Ду ю спик инглиш, падлы? — Капитан кричит седой. —
Француженка, быть может, мать твоя?
А может, вы совсем уже, пардон, шпрехен зи дойч?»
И с судна отвечают: «Йа, йа, йа!»

Советское правительство послало документ
И навело ракеты на балбесов.
А ботику отгрохали огромный монумент,
Которым и гордится вся Одесса.

Вот и все. Заправлены моторы.
Внесена пятерка за багаж.
Впереди лежит тот край, который
Если взял, то больше не отдашь.

А республика Тува живет без публики,
По лесам-то, по лесам-то тишина.
По полянам ходят мишки — ушки круглые,
И летающих тарелок до хрена.

Закури, но погаси окурок!
Тут тебе не площадь Ногина.
Лето сбросило соболью шкуру,
Рыжиной тайга заражена.

А республика Тува живет без публики,
По лесам-то, по лесам-то тишина.
По полянам ходят мишки — ушки круглые,
И летающих тарелок до хрена.

А в тени снег лежит, как гора,
Будто снег тот к весне не причастен.
Ходит дворник и мерзлый февраль
Колет ломом на мелкие части.
Во дворах-то не видно земли,
Лужи — морем, асфальт — перешейком,
И плывут в тех морях корабли
С парусами в косую линейку.

Здравствуй, здравствуй, мой сретенский двор!
Вспоминаю сквозь памяти дюны:
Вот стоит, подпирая забор,
На войну опоздавшая юность.
Вот тельняшка — от стирки бела,
Вот сапог — он гармонью, надраен.
Вот такая в те годы была
Униформа московских окраин.

Много знали мы, дети войны,
Дружно били врагов-спекулянтов
И неслись по дворам проходным
По короткому крику «атанда!».
Кто мы были? Шпана не шпана,
Безотцовщина с улиц горбатых,
Где, как рыбы, всплывали со дна
Серебристые аэростаты.

Видел я суету и простор,
Речь чужих побережий я слышал.
Я вплываю в свой сретенский двор,
Словно в порт, из которого вышел.
Но пусты мои трюмы, в пыли…
Лишь надежды — и тех на копейку…
Ах, вернуть бы мне те корабли
С парусами в косую линейку!

Не провожай меня, не провожай.
Ты жди меня, а провожать не надо.
Лежит земля, туманами свежа,
Лежит моя дорога, как награда.
Но каждый день, прожитый без тебя,
Еще придет со мною расплатиться,
Еще в долинах мне ветры протрубят,
Что, уезжая, надо бы проститься.

Мой странный мир обрадуется мне,
Придут рассветы у огня погреться,
И по гитарной старенькой струне
Сползет роса и упадет на сердце.
И запоют ребята у костра,
И затрубит лосиха электричкой,
И будто бы ни пуха ни пера
От старых дней и от моих привычек.

Но каждый день наращивает стон,
И он растет стремительно и грозно,
И я кричу в помятый микрофон:
«Ты приезжай, пока еще не поздно!
Пока луна, как острие ножа,
Пока ледок на лужах утром тает,
Пока земля туманами свежа,
Пока к нам вертолеты прилетают».

О, посмотри, какие облака
Возведены вдоль нашего романа,
Как будто бы минувшие века
Дают нам знак, таинственный и странный.

И странное обилие цветов,
И странно, что кафе не закрывают.
И женщины в оранжевых пальто
Бесшумно, как кувшинки, проплывают.