Евгений Суровцев - Ганская новелла

— Да, мы с ним хорошо посмеялись. Между прочим, он спросил, как меня зовут.

— И меня тоже. Тот, который около меня стоял…

— И где я живу.

— И меня!

— И знаешь, я объяснила ему, как сюда пройти… — призналась Ламиль.

— Как, сестричка, зачем? А я отказалась.

— Почему?

— Потому что не захотела, вот и все.

— Ну, это твое дело. А я вот объяснила. Его зовут Джек. И он обещал взять с собой того, что стоял у твоего прилавка, и придет сюда вечером.

— Что ты говоришь?! — воскликнула Сэрва, вскочив со скамейки. — О боги!

— Не будь ребенком, Сэрва.

— А как же отец?

— Что-нибудь придумаем, сестричка. Ну-ка садись, а то не успею прическу твою закончить.

Ламиль сумела уговорить подругу, что ничего страшного не случится, если парни к ним зайдут. Такое бывает раз в жизни, твердила она. Ведь все девчонки мечтают выйти замуж за парней с побережья и жить, как живут белые.

Девушки приготовили ужин к тому времени, когда Джа-то вернулся с холмов. Все вместе они поели, и Ламиль стала собираться домой.

— Мы тебя проводим немного, дочка, — сказал Джато, когда Ламиль прощалась. — Когда, говоришь, отец твой вернется от больного из Анкобры?

— Еще до заката, — ответила она.

— Это хорошо.

— Можно мне попросить вас о чем-то?

— Конечно, Ламиль, говори!

— Сегодня около дома главного жреца музыка и танцы, — начала Ламиль, заглядывая в лицо Джато. — Мне очень хочется, чтобы Сэрва пошла туда со мной, отец мой.

Джато задумался:

— Это ведь кончится очень поздно?

— Может быть.

— Может быть… Ну ладно. Тогда Сэрва пусть у тебя заночует.

— Хорошо.

— Но ведь вам завтра нужно очень рано быть здесь. Может, подождем до следующего раза? Вы же знаете, через лес ходить теперь небезопасно.

— Мы знаем, отец, — в один голос ответили девушки. В конце концов Джато удалось уговорить, и он проводил их до дома Ламили. Вернувшись, он разжег очаг и сел перед огнем, попыхивая трубкой. Чувство одиночества овладело им. Ему так хотелось увидеть новые постройки, выросшие у переправы на реке Анкобре. Вдруг он услышал шум позади себя. Он вскочил. Обернулся. Это вышла на вечернюю охоту его любимая кошка. А не сходить ли в Анкобру, скрываясь под покровом ночи? — спросил он себя. Взвесил ружье на руке. Подумал немного. И отказался от этой мысли. Решил пораньше лечь спать и ушел в свою комнату.

Лежа на циновке, он думал о том, что пора уже сделать пристройку к дому: ведь в нем всего две комнаты. Однако Джато недолго предавался раздумьям. Сон быстро сморил его.

В это время сквозь лес к селению шла группа бойскаутов. Их отряд остановился на берегу Анкобры всего на два дня. Кое-кто из ребят узнал, что вечером в селении будет музыка и танцы, и несколько человек украдкой удрали из лагеря. По дороге двое отстали от группы. Один из двоих, Джек, знал, что Ламиль будет ждать его в условленном месте. Его друг надеялся, что удалось уговорить и Сэрву и что обе девушки придут на свидание.

Подходя к условленному месту, Джек и Аковуа увидели подружек, сидевших на толстом стволе упавшего дерева. Глаза их сияли, губы улыбались. Скоро четверка разделилась на пары, и Аковуа повел Сэрву подальше в лес, туда, где чаще стояли деревья и гуще были кусты.

Ночная тьма огласилась грохотом барабанов: казалось, вместе с ними вибрирует воздух. Слышны были поющие голоса. А на небольшой полянке в лесу, вдали от музыки и танцев, раздавался тихий смех и шепот. Руки сплетались и расплетались, юные тела касались друг друга… Неопытные подружки позволяли ласкать себя. Юноши с побережья были достаточно искушены в любовных играх.

Сэрва смеялась. Ей было интересно и весело с Аковуа. Правда, в глубине души она страшилась чего-то. Она, пожалуй, не могла бы объяснить, чего именно. Это было что-то запретное, но неодолимо влекущее… Она пыталась протестовать, почувствовав, как его руки ласкают ее грудь. Но прикосновение было нежным, сказанные шепотом слова одурманивали. И все же ею владел страх. Что скажет отец? Не догадается ли обо всем по ее лицу? А Ламиль? Подарит ли она свое тело Джеку?

Однако Аковуа не слушал ее возражений. Ткань, служившая Сэрве одеянием, была расстелена на траве; юноша распутывал бусы, обвивавшие ее талию и бедра. Девушку охватило неведомое волнение. Забыв обо всем, она уступила его ласкам.

Когда четверо снова сошлись вместе, на лице подруги Сэрва увидела тот же испуг, то же смущение. Но Ламиль, казалось, легче относится к случившемуся.

Они смешались с толпой веселящихся на площади перед домом жреца. Гром барабанов, пение, танцы… Наслаждаясь праздником, они все еще были во власти нового чувства, захватившего их целиком; снова и снова переживали часы, проведенные в лесу.

Девушки не знали, как Джек и Аковуа добрались до лагеря, крепко ли они спали. Но утром обе они поняли, что многое изменилось за одну лишь ночь, что они стали взрослыми. Шагая по тропе к дому Джато, подруги были необычайно молчаливы.

Проходили дни. Они слагались в недели. Жизнь шла как обычно. Каждый день Сэрва и Ламиль отправлялись в Анкобру на рынок продавать кенке. Каждый день подружки говорили о том, где сейчас могут быть те двое парней с побережья. Двое парней, которые называли себя бойскаутами и ворвались в их деревню, словно ниоткуда. Вернутся ли они сюда еще хоть раз в жизни? Разыщут ли Сэрву и ее подругу? Захотят ли узнать, что с ними сталось? Недели уходили, а с ними отдалялись и воспоминания о Джеке и Аковуа.

Как-то у парома к Сэрве подошел один из деревенских ребят. Раньше она часто перебрасывалась с ним шутками и смешками. Юношу недавно приняли на работу в аптеку при больнице, построенной для жителей деревни Анкобра. Он спросил, почему Сэрва ни разу не зашла к нему в «госпиталь», как он почтительно и гордо называл маленькую деревенскую больницу. Но больше всего его огорчило то, что Сэрва не захотела отвечать на его шутки. Она уже не прежняя Сэрва, решил он. Не только этот юноша заметил перемену. Все молодые мужчины деревни стали считать подружек воображалами и зазнайками. «И чего нос дерут?» — меж собой говорили они.

Каждый день, проходя по рынку, Ломо передавал через самые сердечные приветы и пожелания ее отцу. Даже он старый Ломо, заметил, что Сэрва стала серьезнее и уже не светится радостью, как раньше. «Дочь Джато становится взрослой женщиной», — говорил он себе. Как хотелось ему повидать Джато, поговорить с ним о многом! О тайнах леса, о Сэрве — как когда-то. Но те времена прошли, их уже не вернуть. Джато теперь ни с кем не водил дружбы. Теперь единственным его другом был родовой тотем, бог-покровитель, вырезанный из дерева. С ним он беседовал по нескольку раз на дню, пав на колени, в доме на берегу реки, милях в двух от деревни.