Вашингтон Ирвинг - Альгамбра

Да, сообщество пестрое, и семья моего болтливого оруженосца Матео Хименеса занимает в нем, хотя бы по числу своему, не последнее место. Не зря он хвастался, что он — дитя Альгамбры. Его семья обитает в крепости со времен Реконкисты, и завет нищеты переходит от отца к сыну: в этом роду ни у кого еще не водилось ни одного мараведиса. Отцу его, плетельщику, ставшему главой семьи после смерти легендарного деда-портного, нынче под семьдесят, живет он в самодельной глинобитной лачуге. Мебели у него только и есть, что шаткая кровать, стол, два-три стула и деревянный комод, где, помимо скудного тряпья, хранятся «семейные архивы». Это — ни более ни менее, чем давние и не особенно давние документы процессов, затеянных отцами, дедами и прадедами: видно, беззаботность и добродушие своим чередом, а сутяжничество — своим. Процессы по большей части со сплетниками-соседями за пересуды о чистоте их крови и по поводу титула Cristianos Viejos, т.е. исконные христиане, без малейшей примеси еврейской или мавританской крови. Я, кстати, подозреваю, что эта ревность о крови своей и опустошала их карманы: всякий грош уходил писцу или альгвасилу. Стену хижины украшает гербовый щит с геральдическими знаками маркиза де Кайеседо и других знатных родов, захудалым отпрыском которых считают себя Хименесы.

Что до самого Матео, которому сейчас тридцать пять лет, то он сделал все, чтобы продолжить свой род и сохранить нищету в семье: его жена и многочисленное потомство ютятся в какой-то развалюхе. На что они живут, ведомо лишь Тому, для Кого нет никаких тайн, для меня существование подобной испанской семьи всегда было загадкой; однако ж они существуют и даже, по-видимому, радуются жизни. В праздники жена Матео выходит на Пасео да Гранада с младенцем на руках, полдюжины детишек следом, а старшая дочь, девица на выданье, вплетает цветы в волосы и буйно танцует под кастаньеты.

Есть два разряда людей, для которых жизнь — сплошной праздник: очень богатые и совсем нищие. Одним просто нечего делать, а другим делать нечего; и пуще всех понаторели в ничегонеделании и пропитании помимо денег испанские бедняки. Полдела — климат, остальное — темперамент. Дайте испанцу летом — тени, зимой — солнца, краюшку хлеба, головку чеснока, ложку оливкового масла, горстку гороха, затасканный бурый плащ и гитару — и все ему нипочем. Подумаешь, бедность! Он знает, что бедность не порок. Бедность ему к лицу, вроде драного плаща. Хоть и в лохмотьях, а все идальго.

«Дети Альгамбры» — замечательная иллюстрация к этой практической философии. Мавры полагали, что рай находится прямо над Альгамброй, вот и я временами думаю, что и вправду отблеск золотого века почил на этих оборванцах. Ничего у них нет, ничего они не делают, ни о чем не заботятся. Так проходят дни, казалось бы, в полном безделье, но все выходные и святые дни они чтут не хуже самого работящего ремесленника. На празднествах и танцах в Гранаде и окрестностях они тут как тут, они зажигают костры на горах в канун святого Иоанна и танцуют лунные ночи напролет в честь урожая на крохотном поле в стенах крепости, с которого едва-едва и наберешь-то несколько бушелей [47] Бушель — мера сыпучих тел, равная в Англии 36,35 л. зерна.

Прежде чем завершить эти заметки, надо еще упомянуть одно из здешних развлечений, меня оно как-то особенно поразило. Я и раньше видел на вершине башни долговязого парня с двумя или тремя удочками, он словно бы удил звезды. Странно было глядеть на деяния этого воздухолова, равно как и на старания его собратьев, разместившихся на стенах и бастионах; и лишь Матео Хименес разрешил мне эту тайну.

Оказывается, крепость расположена столь высоко и на таком чистом воздухе, что ее, как замок Макбета, облюбовали ласточки и стрижи [48] … как замок Макбета, облюбовали ласточки и стрижи… — см.: В. Шекспир. Макбет (акт I, сцена 6). : они мириадами носятся вокруг башен и резвятся, как мальчишки, выпущенные из школы. И ловля их в этой вихревой круговерти на крючки с мухами — излюбленное развлечение оборванных «сынов Альгамбры», которые с досужей изобретательностью истых бездельников надумали, как удить в небесах.

Наведавшись однажды в древнюю мавританскую залу, где тетушка Антония стряпает обед и устраивает приемы, я вдруг приметил в углу таинственную дверь, ведущую, вероятно, в старинную часть здания. Мне стало любопытно, я отворил ее и оказался в узком темном проходе, которым на ощупь добрел до верха винтовой лестницы в углу башни Комарес. Я в темноте спустился по ступенькам, держась рукой за стену, и, распахнув дверцу внизу, вдруг оказался в светлом преддверии Посольского Чертога: передо мною сверкал фонтан внутреннего двора. В чертог вела грациозная аркада с архивольтами в мавританском стиле. По обе стороны прохода — альковы, и потолок украшала затейливая цветная лепнина. Миновав великолепный портал, я вошел в прославленный Посольский Чертог, приемную мусульманских государей. Говорят, в нем тридцать семь футов вдоль и поперек, а высотой он шестьдесят футов, занимает всю внутренность башни Комарес и хранит следы былого великолепия. Стены красиво отделаны и изукрашены с мавританской прихотливостью, таков же был раньше и возвышенный свод в морозных узорах и с висячими сталактитными орнаментами; в красках и позолоте это, надо полагать, было просто великолепно. К несчастью, он осел при землетрясении и обрушил громадную поперечную арку. Его заменили нынешним сводом или куполом, лиственничным, не то кедровым, в пересечениях балок; любопытно сделано и пышно раскрашено; восточный колорит сохранился и напоминает какой-то из тех «багряных кедровых сводов, о которых мы читаем у библейских пророков и в книгах “Тысячи и одной ночи”» [49] Цитата из «Геркулесовых столпов» Эркьюхарта (прим. авт.). (Эркьюхарт, Дэвид ( 1805—1877) — английский дипломат, автор книги «Геркулесовы столпы, рассказ о путешествии в Испанию и Марокко» (1850); Ирвинг мог воспользоваться ею лишь для второго издания «Альгамбры», как и работой историка М. Лафуэнте-и-Алькантара. — А.Б. Грибанов ) .

Свод высоко вознесен над окнами, и поэтому верхняя часть зала — в полумгле, однако сумрак этот великолепный и торжественный, просвеченный пышной позолотой и яркой мавританской раскраской.

Царский трон — напротив входа, в нише, древняя надпись над которой сообщает, что Юсуф I [50] Юсуф I (ум. 1354) — государь в Гранаде. (государь, достроивший Альгамбру) соделал сей трон державным. Все устроено с расчетом окружить трон пышностью и величием, здесь и следа нет изнеженного сластолюбия, властвующего в прочих чертогах. Это главная крепостная башня: мощная громада, воздвигнутая над обрывом. Толща стен Посольского Чертога с трех сторон прорезана окнами, открывающими глазу дальние просторы. С балкона за срединным окном видна цветущая долина Дарро с ее аллеями, рощами, садами. Слева расстилается Вега, вдали высится склон Альбайсина в затейливых узорах улочек, террас и садов, когда-то украшенный крепостью, соревновавшейся с Альгамброй. «Печальна же судьба человека, все это утратившего!» — воскликнул Карл V, взглянув на это волшебное зрелище.