Белькампо - Современная нидерландская новелла

Была у него и толстая книга обо всех растениях, полезных и вредных. По поводу вредных растений жители Рейссена лишь головами качали. Зачем умному человеку, рассуждали они, иметь дело с вредными растениями? Вырвал бы их — и дело с концом!

Наши садовые участки граничили друг с другом, и часто, работая в саду, он показывал мне только что найденное необычное насекомое или отложенные этим насекомым яйца. Я любил слушать его рассказы о животных и растениях, а иногда он весьма к месту вставлял в эти рассказы и замечания о людях.

Как-то вечером мое уютное чтение прервали пронзительные крики, доносившиеся из соседнего дома. Наши дома не примыкали друг к другу, между ними был узкий проход, называвшийся в Рейссене дорожкой. Лишь очень сильные звуки долетали из одного дома в другой. Я помчался к соседу и увидел, что он старается привести в чувство свою бледную как полотно супругу, то ли упавшую, то ли усаженную в старинное кресло. Заметив меня, он пожал плечами: дескать, загадка. Лоб и виски супруги уже были смочены водой, сосед тер ее ладони. Я быстро снял с нее туфли, а потом разулся сам, подумав, что единственное надежное средство — это мои собственные холостяцкие носки. Ведь надо было возможно скорее узнать причину ее обморока. Средство подействовало тотчас. Она открыла испуганные глаза и, прерывисто вздыхая, выдавила шепотом:

— Та-кое стран-ное жи-вот-ное в спаль-не!

Одного взгляда хватило, чтобы мы, мужчины, достигли полного взаимопонимания. С одной стороны, женщина, супруга одного из нас, которую нужно поддержать, уберечь от второго обморока, а с другой стороны, животное, которое нужно поймать, сохранить для музея. Выбор был нелегким и мучительным. В любом случае необходимо хоть что-то предпринять, и вот, едва лишь возвращенное сознание кое-как укрепилось в женщине и к ней снова вернулось некоторое душевное спокойствие, мы поспешили в спальню. Возле самой двери мы оба затихли. Вошли внутрь. Чуть не вскрикнув, мой сосед показал пальцем на изголовье кровати. Да, на одной из подушек сидело животное, напоминавшее темную кучу земли возле кротовой норы. Было слишком темно, чтобы разглядеть животное как следует. Крылья у него вроде бы отсутствовали, по крайней мере не годились для полета, а может, это были хвосты? И сколько же у него лап? Да уж не меньше четырех. Тело плоское или длинное? Этого мы определить не могли, животное не шевелилось. И как оно передвигается, тоже непонятно.

Сначала поймать, а затем уж рассматривать! Сосед бесшумно отступил назад и так же бесшумно прокрался вперед с большим сачком. Осторожное движение, удар, поворот — и животное внутри. Торжественно, не заботясь о смятых подушках, мы понесли свою смирную добычу вниз по лестнице.

— Вот оно, вот оно! — крикнул Хендрикс (такова была фамилия учителя), вероятно стремясь успокоить супругу, но госпожа Хендрикс издала новый вопль и убежала в сад.

— Ну и ладно, — сказал Хендрикс, — свежий воздух пойдет ей на пользу, если, конечно, ей на голову не свалится груша.

Был сентябрь, за домом Хендрикса росло высокое раскидистое грушевое дерево, а семейная жизнь Хендрикса была не слишком счастливой. Он не мог простить супруге, что она считала его углубленное изучение природы вещей и вещей природы заблуждением разума. Ее обморок при виде странного животного Хендрикс расценивал как вполне заслуженное наказание.

Из своего музея он принес пустой аквариум, куда мы посадили пойманное животное, направив на него свет лампы, и велико же было наше удивление. Такого животного мы никогда не видели, как не могли припомнить и какого-либо похожего изображения или описания. Оно напоминало средневековый голландский военный корабль. Вместо киля у него были три лапы, расположенные посередине тела, а бойницами служили отверстия — штук по двадцать с каждого боку, — из которых могло мгновенно высунуться также некое подобие лап.

— Псевдоподии! Ложноножки! — воскликнул Хендрикс. — Обычно они встречаются лишь у примитивных одноклеточных организмов.

Животное действительно во всех отношениях смахивало на корабль.

— Вместо спинного хребта грудной хребет! — снова воскликнул Хендрикс.

Ребра, укрепленные внизу, загибались кверху и выступали за пределы влажной, кожистой на вид шкуры, причем в том месте, где у обычных животных проходит спинной хребет, на концах ребер висело что-то вроде оранжевых фонариков, время от времени качавшихся. Брюхо было ярко-красным, все остальное — исчерна-зеленым. Передняя часть тела усеяна большими бородавками. Задняя часть животного — хвоста у него не было — выглядела весьма безобразно, напоминая раковину умывальника. Впереди, вместо фигурки, украшавшей старинные корабли, находилась голова, похожая на набалдашник, голова-набалдашник. Пасть была широкая, верхняя губа свисала вниз, как убежавшее из кастрюли молоко.

Внезапно животное широко зевнуло и высунуло язык. Язык представлял собою трубку, подвижную, круглую и полую внутри, наподобие сросшегося цветочного венчика, и был предназначен для быстрого захвата и всасывания пищи.

Самым же необычным были глаза, прямо человеческие, но не по форме или цвету, а по манере смотреть. Это был типично человеческий взгляд, взгляд существа, способного делать выводы из увиденного. От него становилось не по себе. Не с мыслящим ли существом мы столкнулись?

На Хендрикса этот взгляд, судя по всему, подействовал меньше, чем на меня, сосед был слишком взволнован удивительной добычей.

— Это не позвоночное… псевдоподии, необычный язык… животное не относится ни к одному из известных отрядов, это совершенно новый вид, — воскликнул он. — Я немедленно напишу об этом Тейссе!

Но еще прежде, чем он сел за письмо, мы стали очевидцами потрясающего зрелища: из одного отверстия высунулась ложноножка, держащая шарик. Отступя несколько отверстий от первой, из тела высунулась вторая ложноножка, захватила шарик и снова втянулась внутрь. Хендрикс пробормотал что-то вроде «tractus diestivus» [4] Пищеварительный тракт (лат.). и взмахнул рукой, но, кажется, и сам себя не убедил.

Я следил, не случится ли еще чего-нибудь, а Хендрикс строчил письмо Тейссе. Животное вело себя спокойно, даже покашляло, как человек. Если не считать того, что животное несколько раз ощупало верхней губой дно аквариума, на первых порах оно оставалось неподвижным, пока со всей ясностью не осознало, что происходит. Тогда оно высунуло язык, широко растянуло его и нахлобучило на свои глаза. Видимо, уснуло, так как поза его оставалась неизменной.

Письмо у Хендрикса вышло длинное и, следовательно, в конверте оказалось толстым.

— Ты не проводишь меня до почтового ящика? — спросил Хендрикс, разрумянившийся от огня, пылавшего в нем, когда он писал письмо.