Осаму Дадзай - Современная японская новелла 1945–1978

— Завтра, может, мама из той деревни придет, — весело сказала она внукам.

— Рановато, пожалуй. Месяц только прошел. Но не беда, если и придет, тебе легче будет еду готовить, — охотно поддержал ее Тацухэй.

— Еще чего! — оборвал его Кэсакити. Он поднял руку и, обернувшись к О-Рин, рявкнул: — Никакой матери из той деревни нам не надо. — Затем, враждебно глядя на отца, сказал: — Незачем тебе жена. Я женюсь. — И снова накинулся на О-Рин: — А ты молчи! Если тебе надоело готовить еду, моя жена будет стряпать.

О-Рин изумилась.

— Дурак! Не смей жрать! — громко одернула она Кэсакити и хлестнула его по шее палочками для еды.

— А Кэса-ян хочет жениться на Мацу-ян из «Дома у пруда», — объявил тринадцатилетний внук О-Рин. Он знал, что Кэсакити дружит с Мацу, и надеялся выставить брата на всеобщий позор.

Кэсакити шлепнул брата ладонью по щеке.

— Заткнись! — И он со злостью взглянул на брата.

Тацухэй удивился, но промолчал. Он не ожидал такой смелости от сына. Ему и в голову не могло прийти, что Кэсакити может жениться. В деревне в обычае были поздние браки, и раньше двадцати лет никто не обзаводился семьей.

Даже распевали песню, в которой хвалили поздний брак:

Лишний рот в семье совсем некстати, поэтому ни О-Рин, ни Тацухэй не помышляли о женитьбе Кэсакити.

По деревне протекала мелкая река, в середине деревни она превращалась в пруд. Дом, который стоял на его берегу, звали «Дом у пруда». О-Рин хорошо знала девчонку из «Дома у пруда» по имени Мацу. Ей стало стыдно, что она по старческому неразумью накричала на Кэсакити. Правда, Кэсакити застал ее врасплох, поэтому она и вспылила. Но только теперь О-Рин сообразила, что и Мацу стала взрослой девушкой, и Кэсакити возмужал, а она не заметила этого. Это было непростительно с ее стороны.

Кэсакити встал из-за стола и ушел куда-то.

Наступил праздник. Дети, наевшись до отвала «белого хаги», отправились на площадь. В центре деревни было небольшое ровное место. Оно называлось Праздничная площадь. Праздник справляли ночью, но дети собирались здесь с утра. На площади плясали бон-одори. Вернее, не плясали, а водили хоровод, хлопая в ладоши и распевая песни. Тацухэй тоже ушел к кому-то в гости, и О-Рин осталась в доме одна.

Днем она увидела незнакомую женщину. Та сидела на пне спиной к их дому. Рядом лежала большая матерчатая сумка. Женщина, видно, ждала кого-то.

О-Рин подумала было, не невеста ли это из той деревни, но незнакомка, судя по всему, не собиралась входить в дом. «Значит, не она», — решила О-Рин. У женщины был такой вид, будто она пришла к кому-то в гости и теперь сидит и отдыхает. Но большая сумка навела О-Рин на мысль, что это все же не просто гостья, и она решилась наконец выйти из дома.

— Не знаю, откуда вы… Вероятно, на праздник пришли? — обратилась она к женщине.

— Тацухэй-ян здесь живет? — спросила женщина непринужденно.

«Невеста!» — поняла О-Рин.

— Ты Тама-ян из той деревни?

— Да. У нас тоже праздник, но мне все говорят: «Иди, там и справишь». Вот я и пришла.

— Ну, заходи, заходи. — О-Рин потянула Тама за рукав. Она радостно захлопотала по дому, поставила перед невестой столик для еды, принесла угощенье. — Ешь, а я схожу за Тацухэем, — сказала она.

— Все говорят: чем нас-то объедать, пойди там поешь. Я и не завтракала сегодня, — сказала невеста.

— Ну, тогда ешь, не стесняйся.

О-Рин подумала, что она все равно предложила бы Тама поесть, даже если бы та сказала, что ела. Ведь она ждала ее еще вчера.

Тама, уплетая угощенье, рассказывала:

— Мне все говорят: бабушка там добрая, скорее иди.

О-Рин радостно смотрела на торопливо жующую Тама.

— К вам мой брат приходил. Он и сказал, что вы добрая. Вот я и решила: надо скорее идти.

О-Рин придвинулась к Тама. «Простая душа, не врет», — подумала она и сказала:

— Могла бы и пораньше прийти. Я тебя вчера ждала, — О-Рин подсела было ближе к невесте, но забеспокоилась, что та увидит ее целые зубы, прикрыла рот рукой и отодвинулась. — А что ты так долго сидела? Почему в дом не вошла? — спросила она.

Тама улыбнулась.

— Да я ведь одна пришла, стеснялась. Брат обещал проводить, да вчера напился сильно и все говорил: «Бабушка там добрая, скорее иди».

От похвалы О-Рин готова была взлететь на небо. «Пожалуй, эта невестка будет лучше прежней». И она сказала:

— Надо было мне за тобой сходить.

— Вот и пришли бы. А я бы вас потом на себе через перевал перенесла.

Да, эта перенесла бы ее через перевал. О-Рин стало даже неловко, что она не догадалась сходить за Тама в ту деревню. А нести ее не обязательно, сама бы дошла. Еще сил хватит. О-Рин была тронута добротой Тама. Ей захотелось поскорее сказать ей, что на Новый год она отправится на гору Нараяма. Когда приходил брат Тама, она сразу так и сказала ему.

Взглянув мельком на невесту, О-Рин увидела, что та поглаживает себя по спине: наверно, кусок в горле застрял. О-Рин приблизилась к Тама. «Сказать, чтоб не спешила? А вдруг подумает, что мы жадные? — забеспокоилась она и решила: — Пойду искать Тацухэя, пусть она тут спокойно поест», и, потирая спину Тамаян, сказала:

— На Новый год я сразу на гору пойду.

Тама немного помолчала.

— Брат говорил мне. Велел передать вам, чтоб не спешили.

— Ну что ты! Чем скорее, тем лучше. Бог горы только похвалит.

О-Рин не терпелось рассказать Тама еще кое о чем. Она придвинула блюдо, стоявшее посредине стола, поближе к невестке. На блюде горой лежал вареный карп-ямабэ. О-Рин должна была рассказать Тама о рыбе.

— Эту рыбу я поймала, — похвастала она.

Ямабэ — король горных рек — был драгоценной рыбой.

— Неужели вы умеете ловить рыбу? — недоверчиво спросила Тама.

— Во всей деревне никто больше меня не ловит. Ни Тацухэй, ни Кэсакити не сравняются со мной.

Прежде чем отправиться на гору, О-Рин собиралась открыть невестке известный только ей способ ловли ямабэ.

— Я знаю одно место, где он всегда ловится. Потом я тебе покажу. Только смотри никому не говори. Нужно пойти ночью и запустить руку в яму — обязательно попадется, — сказала О-Рин. Глаза ее сверкали. Придвинув блюдо к Тама, она добавила: — Ешь все. У нас еще много сушеной рыбы. — Потом поднялась на ноги и сказала: — Пойду позову Тацухэя. А ты ешь.

Она вышла на задний двор и направилась в сарай. Теперь, когда на душе было радостно, — ведь ее назвали доброй, — она набралась, наконец, храбрости и, зажмурившись, ударила зубами о каменную ступку. Рот онемел. Потом она почувствовала, что его наполняет что-то теплое и сладковатое. Такое было ощущение, будто рот набит сломанными зубами. Зажав губы рукою, чтоб не капала кровь, она пошла на речку, умылась. Выпало два сломанных зуба. Она огорчилась.