Лилия Фонсека - Современная африканская новелла

Околи Эде еще какое-то мгновение смотрел на него взглядом убийцы, затем, удостоверившись, что пузырек с чернилами оставил свой след, вышел из комнаты.

— Пусть увольняют! — кричал он по дороге домой. — Они не знают, кто я!.. Скоро узнают!

Дома он тяжело рухнул на стул и обхватил голову руками. Так он просидел весь день. Наконец наступил вечер. Он поднялся, все еще дрожа от возбуждения. И как раз в эту минуту в щелку под дверью просунулся синий конверт.

— Кто там? — испуганно крикнул Околи Эде.

— Я.

— Кто я?

Никакого ответа. Околи Эде поднял конверт — иностранная марка. Руки у него дрожали. Он два раза ронял письмо и каждый раз поспешно поднимал с пола. Он не мог решиться открыть его: откроешь — и тайна станет явью. Сжав письмо в руке, он лег на койку и закрыл глаза. Потом вдруг вскочил, судорожно разорвал конверт и развернул вложенный туда листок бумаги. Рассудок его словно ослабел — он никак не мог ясно ухватить смысл, но где-то нутром он уже понял, и сердце глухо заколотилось в груди.

— Десять шиллингов, — пробормотал наконец Околи Эде мертвым голосом. — Выиграл… Десять шиллингов…

Наконец он начал что-то понимать. Нет, это невозможно!.. Невозможно, я же поставил почти сотню!.. Нужно пойти и выяснить. Он выбежал на улицу, но тут же понял, что идти некуда. Нет, невероятно! Десять шиллингов! Это неправда! Но он шел, он почти бежал неведомо куда.

Надо что-то сделать… Может, где-то плохо спрятаны деньги… найти и украсть… Другой работы ему не получить, а если он вернется домой, в деревню, родители и соседи решат, что он совсем ни на что не годится… Только бы там не было полицейского…

Рядом раздался скрежет тормозов, машину резко рвануло в сторону, и она уткнулась в тротуар. Выскочил разъяренный шофер и грозно двинулся к Околи Эде.

— Ты чего не смотришь, куда тащишься? Смерти ищешь? А ищешь, так иди да утопись, море рядом.

Околи Эде не ответил и не остановился — он шел как заведенный.

— У, черт двурогий! — закричал шофер ему в спину. — Рук не хочется марать!

Он вернулся к машине и укатил. Околи Эде остановился на берегу лагуны и стал смотреть на тихую гладь в опаловых отсветах гаснущего дня. Вдалеке, у входа в море, виднелось на воде множество разноцветных ярких лодок — словно морские чудища из старых сказок. Одна из лодок проплыла совсем близко от берега. Рыбаки гребли сильными рывками, радуясь попутному вечернему бризу. Потом запели.

«Счастливые!» — подумал Околи Эде. Он провожал их взглядом, пока они не стали крошечными черными точками в голубой туманной дымке. Солнце на западе раскололось на мелкие, пламенеющие кровавым светом осколки. Еще немного — и ночь поглотит день, стремительно и неотвратимо.

— Околи Эде оглянулся вокруг, чтобы удостовериться, что поблизости никого нет, потом широко раскинул руки и исчез в глубине вслед за ушедшим днем.

Утро 23 июля 1958 года. Толпы людей, хлынувших с раннего утра на пляж Антиба, заполнили набережную. Их не интересовали ни судьбы Французской республики, ни будущее Алжира, ни положение на территориях, находящихся под пятой колониалистов.

Два «ситроена» один за другим свернули на Шмен де Л’Эрмитаж. Они остановились перед виллой. Двое мужчин вышли из автомобилей и направились к дому по усыпанной гравием аллее. Это были судебный следователь города Грасс и судебный врач, к ним присоединились два инспектора полиции города Антиба и несколько полицейских. Слева от виллы виднелась дверь гаража. На матовой табличке надпись: «Зеленое счастье».

Зеленой вилла была только по названию. Сад содержался на французский манер: дорожки, покрытые гравием, две чахлые пальмы. Следователь посмотрел на виллу, взгляд его задержался на третьем окне с разбитым стеклом, на приставной лестнице.

Внутри дома инспекторы полиции, фотограф, еще какие-то личности, видимо журналисты, казалось, были поглощены осмотром африканских статуэток, масок, звериных шкур, страусовых яиц. У всякого, кто входил в комнату, создавалось впечатление, что это жилище охотника.

Две женщины, ссутулившись, всхлипывали. Они были удивительно похожи одна на другую: узкие лбы, вытянутые носы, черные круги под глазами, покрасневшими от слез. Одна из них, в светлом платье, заговорила.

— Отдохнув днем, я хотела принять ванну. Дверь была заперта изнутри. — Она высморкалась. — Я подумала: наверно, служанка моется. Я говорю «служанка», но на самом деле ее называли всегда по имени — Диуана. Я прождала больше часа, но она все не выходила. Снова подошла к ванной. Постучала в дверь. Никакого ответа. Тогда я позвала нашего соседа, майора X.

Она замолчала, вытерла нос. Она плакала. Ее сестра, особа помоложе, подстриженная под мальчика, опустила голову.

— Так это вы обнаружили труп?

Майор X. кивнул.

— Да… то есть когда мадам позвала меня и сказала, что негритянка заперлась в ванной, я подумал, что это шутка. Видите ли, мсье, я тридцать лет плавал в море. Избороздил все океаны. Я морской офицер в отставке…

— Да, да, нам это известно.

— Ну так вот. Когда мадам П. позвала меня, я приставил лестницу.

— Значит, лестницу принесли вы?

— Эту мысль мне подсказала мадемуазель Д., сестра мадам. И когда я поднялся и заглянул в окно, я увидел негритянку, плававшую в крови.

— Где ключ от двери?

— Вот, господин следователь, — сказал инспектор.

— Я хочу заглянуть туда.

— Окно я осмотрел, — сказал другой инспектор.

— Это я его открыл, после того как выбил стекло, — сообщил отставной моряк.

— Какое стекло вы выбили?

— Какое стекло? — переспросил бывший морской волк. На нем были белые полотняные брюки и синяя куртка.

— Да, я видел, но хотел бы, чтобы вы уточнили.

— Второе стекло сверху, — ответила сестра мадам П.

Санитары несли на носилках труп, завернутый в простыню. Кровь капала на ступеньки лестницы. Следователь приподнял край простыни, нахмурился. На носилках лежала африканка, горло ее было перерезано от уха до уха.

— Ножом, кухонным ножом, — сказал один из полицейских с верхней площадки лестницы.

— Вы ее привезли с собой из Африки или наняли здесь?

— Мы вернулись из Африки вместе с ней в апреле этого года. Она приехала на пароходе. Мой муж — служащий авиалиний в Дакаре, но компания оплачивает полет только членов семьи. В Дакаре она служила у нас. Два с половиной года… или три.

— Сколько ей было лет?

— Точно не знаю.

— В удостоверении личности значится, что она двадцать седьмого года рождения.

— Туземцы не знают даты своего рождения, — сказал отставной моряк, засунув руки в карманы.