Карен Бликсен - Современная датская новелла

Ингеборг кинула пакет с яблоками на кухонный стол. Долго еще стояла, глядя на пакет. Потом расстегнула куртку. Вот она и снова у себя дома.

Жил он совсем один в старом чистеньком домике, стоявшем на краю откоса около широкого железнодорожного полотна. По ночам мимо с грохотом проносились поезда. Но он привык к этому, как и ко многому другому. «Что поделаешь, привыкать приходится ко всему», — любил повторять он.

Когда случалось, кто-то навещал старика, он охотно поддерживал беседу, но очень скоро уставал и потом чаще всего просто сидел и внимательно всматривался в лица гостей.

В тот день он встал по обыкновению рано. Так уж он привык. Был ребенком — вставал чуть свет, подрос — на работу надо было поспевать, во время войны и говорить нечего, надо было подниматься ни свет ни заря. И теперь, став пенсионером, привычке своей не изменил: в саду работы много. Времени ему никогда не хватало. Да, вставать нужно рано. К тому же у него что-то странное со сном, в последнее время он совсем не мог спать. А ведь раньше всегда спал так крепко.

В это жаркое утро над садом стояло марево. Несмотря на ранний час, он чувствовал, как припекает солнце, слышал пение птиц. Медленно сполз с кровати и стал шарить ногами, ища башмаки. Господи, до чего он стал медлительный. Наконец натянул на себя рубаху, брюки и вязаные носки.

Он вышел на кухню и склонился над старенькой плитой, пытаясь ее разжечь. Огонь почему-то никак не хотел разгораться. Ему пришлось пять раз чиркнуть спичкой, пока не вспыхнули старые газеты. Голубой язычок быстро слизывал бумагу, пламя наконец разгорелось. Как тогда, когда они топили торфом. Торф сначала всегда трещал, а потом разламывался на куски. Да, давненько это было. И что это он вдруг ударился в воспоминания?

Он налил себе кофе из кофейника и достал вчерашний ситник из шкафа. Как хорошо, что он догадался оставить себе на утро хлеба. Ситный хлеб долго не черствеет. Он разрезал краюху на два тонких ломтя. Черт побери, до чего нога болит. Он провел рукой по бедру. «Варикозное расширение вен», — сказал врач. А он-то думал, что это бывает только у женщин.

Он сидел в уголке за небольшим столом, пил свой кофе и жевал ситник. Жевание давалось ему с трудом. Он попытался поставить на место вставную челюсть. Как же, черт побери, он справится со всеми делами. Вечно какие-то помехи, а дел невпроворот. Прежде всего, конечно, картошка. Потом горох. И потом, наверное, надо сегодня же начать снимать вишню. А то она уже начала опадать. Он заметил, на земле валялось несколько ягод. И как он только с этим справится. Ведь ему так трудно стоять на стремянке. В прошлый раз едва не потерял сознание. Только оттого, что взобрался на нее.

Он попытался рассмотреть пожелтевшую фотографию Сюзанны в гостиной. Фото небольшого размера, отсюда его разглядеть невозможно, но он отчетливо видел лицо Сюзанны. День тогда был чудесный. Фотограф сказал: «Улыбнитесь», — и Сюзанна улыбнулась. У нее были такие красивые карие глаза. Потом они пошли в ресторан. Весь вечер он не мог отвести от нее взгляда. Она даже разволновалась и спросила: «Что случилось? Чего ты на меня так уставился?» А потом было много и плохих дней. Настал день, когда он пришел домой, едва волоча ноги после шестнадцатичасового рабочего дня на торфоразработках; настал день, когда он лишился работы; настал день, когда он был вынужден просить взаймы молоко у соседа. Настал день, когда умерла Сюзанна. Но об этом просто невозможно вспоминать. Собрались все дети, и Нильс сказал: «Лучше бы это я умер, а не мама». Нильс всегда был самый лучший из их детей, и почему только он совсем не заходит к нему сейчас. В последний раз на его день рождения собрались все дети. Все как один пришли: Инге, Петер, Лисе, Ханс, Арне и Нильс. Но этот день не стал для него радостным. Разговора у него с ними не получилось. Вид у них у всех был какой-то усталый, посидели немного, а потом вдруг поднялись и ушли как один все сразу.

Он дожевал последний кусочек ситника, сделал последний глоток кофе. Теперь он попытается встать.

Старик поставил кофейник на плиту и направился к двери. Ну и холодина. Каменный пол прямо как ледяной. Надо будет застелить его чем-нибудь. Он надел темные деревянные башмаки, синий вязаный свитер и засеменил к выходу.

Кругом птицы. Их голоса звучат со всех сторон.

По узкой длинной дорожке посреди сада он прошел к картофельным грядкам. Хорошая уродилась картошка. Ботва с крупными зелеными листьями, высокие стебли. Если бы только не гусеницы! С ними шутки плохи. Придется снова посыпать все порошком.

Он сходил в сарай за лопатой и ведром. Если взяться за дело с толком, то он сумеет выкопать пару ведерок до обеда. Хорошо бы собрать и одну-другую корзину вишни. Он вернулся к картофельным грядкам и начал копать. Хорошее это дело — копать. Он чувствовал, как кровь быстрее побежала по жилам. Он еще хоть куда. И все же как-то слишком быстро устал. Странно, он был таким бодрым, и вдруг внезапная слабость. Закружилась голова, и потемнело в глазах. Пожалуй, надо присесть. Он доковылял до скамейки у дома и медленно, с трудом опустился на нее. Ну вот, маленько отпустило. Полегчало на солнышке. Вот он еще немножко посидит, и силы к нему снова вернутся.

Может, стоит позвонить кому-нибудь из детей. Никогда ведь не знаешь, что тебя ждет. Ну уж нет. Не будет он никого беспокоить. У них своя жизнь. Инге как-то сказала ему: «Отец, ты нам лучше звони до начала телевизионных передач». Как будто он знает, когда это. Инге обращается с ним, как с ребенком. Трудно с ней разговаривать. Она любит всё решать за него. Делай то, не делай этого.

Давно он не был ни у кого из них. В последний раз он гостил у Петера, адвоката. Да, как вспомнишь, еда у них такая вкусная. Да, Петер дельный малый, что и говорить, дельный. Но они с женой ушли тогда на весь вечер, а его оставили одного с детьми. А на другой день они все ему стали показывать. Дача, лодка — хорошо живут, что и говорить.

На следующих коммунальных выборах Петер будет баллотироваться в члены муниципального совета. Он много рассуждал о стабильности и сбалансированности. А может, и еще о чем-то в этом роде. Жена Петера смотрела на него так дружелюбно и понимающе. «Мы живем в обществе всеобщего благоденствия с хорошо организованной заботой о старшем поколении», — так она выразилась.

Он поднялся со скамейки и прошелся по саду. Это помогло. Туман в голове рассеялся. Он подошел к картофельным грядкам и взялся за лопату. Она показалась ему тяжелой, точно налита свинцом. Прямо мельничный жернов. Он начал копать. Земля была удивительно податливой, хотя и не была уж такой жирной. Работа у него спорилась, он всегда понимал, как лучше подойти к ней. Знал, куда именно нужно воткнуть лопату и сколько раз копнуть. Потому-то его в свое время и назначили бригадиром. Это была такая радость, он стал больше зарабатывать. «Настоящий битюг», — сказал о нем как-то директор. «Здоровый мужик», — с полным правом говорили о нем сотни людей. А сейчас ему едва под силу выдернуть из земли картофельный куст.