Татьяна Москвина - Культурный разговор

Так случилось, что Дрейден сыграл главную роль в фильме по моему сценарию – «Не делайте бисквиты в плохом настроении» (режиссер – Григорий Никулин, ныне покойный). «Не делайте бисквиты в плохом настроении» – третья новелла из пьесы «Па-де-де», правда, в картине много вставных эпизодов и неизвестного мне текста – не то Никулин приписал, не то Сергей Снежкин (в то время руководитель студии «Бармалей», где снимался фильм), Снежкин обожает всех дописывать, даже Булгакова. Но что касается персонажа по имени Мистер Икс, доблестного провинциального кондитера, мастера и поэта своего дела – он целиком мой, и слова, которые Дрейден говорит, – мои.

То есть были моими. Это и есть счастье, которое у меня не отнимут все ненавидящие меня театроведы на свете, – что моя работа послужила материалом для такого артиста. Я сочинила эту роль, но я не понимаю, как он ее сделал, что там шла за ворожба и какие туманы клубились.

Он вытащил все явные и тайные ритмы текста и ни разу не форсировал и не ослаблял нужного в каждом данном моменте напряжения. Он был в меру сказочным и смешным, в меру лиричным и острым. В обворожительно-доверительную манеру поведения своего героя он как-то искусно вплел атмосферу белых ночей, воспринятую добродушным провинциалом, – ни на минуту не прерывая свою личную, нервно-сложную пульсацию.

Но славный кондитер Никифор – отличная, однако «нормальная» работа актера. То, что Дрейден делает в фильме Бориса Хлебникова «Сумасшедшая помощь» – это что-то из другого измерения. Нищий инженер на пенсии спасает мир, пытаясь помочь еще более нищим… Дрейден, собственно, сыграл там современную вариацию Дон Кихота, только без «хрестоматийного глянца», соединив высочайший строй благородной души с самым реальным безумием (у героя паранойя, сыгранная пугающе достоверно). При всем невероятном мастерстве актера сквозь восхищение его искусством из зрителей, не каменных сердцем, попросту хлынула дикая жалость – к одичавшим и одиноким, к забытым Богом и страной, к добрым, оборванным, безумным и обреченным…

Да, мастерство и профессионализм прекрасны сами по себе. Но когда в человеке еще и горит этот «бледный огонь» духовных усилий и душевных трат, что-то совсем замечательное и редкостное выходит.

И эта его чудесная пропитанность искусством и жизнью , когда по лицу видно, как много человек видел, думал, чувствовал, читал, как непросто жил, пропуская все через себя и на все отзываясь!

(Дрейден – не есть ли носитель нервной системы драматического искусства?)

Сам актер, когда брал фамилию «Донцов», думал отделить работу в театре от работы в кино – но вышло так, что «жизнь в театре» перетекла и в кинематограф, явно его обогатив, и Дрейден получился цельным, единым и неделимым…

Я люблю актеров. А режиссеров люблю только тогда, когда с ними актеры играют гораздо лучше, чем без них. (Интерес к театральным режиссерам иногда даже кажется мне не вполне здоровым – все равно что идти в ресторан и специально интересоваться личностью повара, что-то снобистское и для немногих.) Я часто встречаю заявления актеров о том, что они хотели бы поработать с тем или иным режиссером. И все реже слышу от режиссеров, что они хотят поработать с тем или иным актером.

Действительно, не все ли равно теперь, с кем делать то ничтожное и ни для чего не нужное, что по большей части и называется сегодня «драматическим театром»?

Актеры заездили себя в пошлом гастролерстве, актеры стали отдавать свою душу и свое тело мерзким экспериментам, некоему подобию «совриска» в театре, они становятся пустыми, холодными, отвратительными фиглярами.

Любовь моя увядает…

Но Дрейден! Он будто из тех «десяти праведников», ради которых Господь обещал пощадить грешный город. Он и сам как город – огражденный сам собой и по своей воле.

Знаю, что рифма банальна и впрягали «лилию к Эмилии» задолго до лермонтовского подношения Мусиной-Пушкиной – «графиня Эмилия белее, чем лилия…» Я-то запомнила «лилию в долине» потому, что так называется неведомо почему одно издевательское стихотворение Брехта. А тут, в рассуждениях о творческом пути актрисы Молодежного театра Эмилии Спивак, нам все это пригодится – и поэтические аллегории, и белизна лилии, и Брехт. Потому как не можем же мы простодушно заявить: господа, Эмилия Спивак – фантастически красивая девушка, срочно корзины цветов в охапку и на Фонтанку. Приветствовать красоту. Поклониться ей.

Такого в Петербурге не бывает. То есть, конечно, когда-то было: имелся даже титул «первой красавицы» света, и его оспаривали эти загадочные белоснежные тетеньки с овальными личиками, которых мы видим на портретах Того времени. Пушкинского времени, разумеется. Нынче город к красоте строг: сражаясь с ее всемирно-историческим опошлением, требует непременно какую-нибудь «добавку», нисколько не удовлетворяясь простым родством с Кипридой.

Наши красавицы-актрисы – они совсем особенные. Пробежимся беглым взглядом – Ксения Раппопорт, Елизавета Боярская, Елена Калинина в МДТ, Александра Куликова и Полина Толстун в БДТ, Анна Ковальчук и Лаура Пицхелаури в Театре имени Ленсовета, Елена Мартыненко и Екатерина Зорина в театре на Васильевском, чаровницы из «Мастерской» Козлова (скажем, Мария Валешняя), цветник «Комиссаржевки»… словом, «есть на что приятно посмотреть». Но у всех «на добавку» имеется одаренность, а у некоторых еще и ум, и тяга к знаниям – в общем, люди как люди, только красивые. Петербургские красавицы не умеют ценить свою красоту как товар и довольно часто как бы не замечают ее (собственную-то красоту!), потому что решительно не приучены.

Да и приучиваться не стоит: ни рынка красоты в городе нет, ни поэтической традиции восторга и воспевания. Любую чересчур горделивую повадку тут быстро обломают. Что до Эмилии Спивак, то она с юности находится в состоянии хронического ужаса перед воображаемым недоброжелателем, который злобно твердит: актриса Спивак на сцене только потому, что ее папа – главный режиссер Молодежного театра. Этот могучий гад окидывает презрительным взглядом точеную изящную фигурку, лучистые прозрачные глаза, редкостный цвет лица (та самая старинная белоснежность), обворожительную улыбку, прочие прелести рыжей девушки – и пожимает плечами: подумаешь! пруд пруди таких! папа пропихнул!

В пасть гаду кидаются роли в кино (хотя бы Эсфирь Литвинова из «Статского советника» – разве в большом коммерческом кино подозревают о Театре на Фонтанке? кого туда папа может пропихнуть?) или, к примеру, «Золотой софит» за роль Людмилы Маргаритовой в спектакле «Поздняя любовь» по пьесе Островского – но ему всё мало, всё мало. Ситуация постоянного сражения с фантомом Нелюбви превращает творческую жизнь Эмилии в упрямую битву.