Лев Пучков - Пояс шахида

– Ломишь, – уверенно заявил Антон, углядев метание. – Ровно восемь – бабки сразу.

– Ништяк, – легко сдался Шило. – Посидите – я щас.

– Погоди, – Антон жестом остановил подавшегося к кухне хозяина. – У нас к тебе вопрос.

– О-па! – Шило нахмурился – Че за вопрос?

– Ты в местном суде когда в последний раз был?

– Ни хера себе, вопрос! Оно тебе зачем?

– Оно мне надо, – Антон заговорщицки подмигнул – Так, для дела. Тебе впадлу ответить?

– Мне не впадлу, – Шило вдруг засомневался. – Но че за дела такие – по суду?

– Бывают такие дела, про которые лучше не знать, – увесисто сообщил Антон. – Сам понимаешь, не маленький.

– Втемную не играю, – отрезал Шило. – Если спросил – давай расклад. А то я наведу, а потом какая обратка обломится…

– Ладно, – Антон изобразил суровость во взоре. – За готовку знаем только мы двое Теперь ты будешь в курсе. Если вдруг что...

– Сдачи с этой хаты никогда не было – можешь у братвы справки навести, – солидно заверил Шило, заинтересованно сверкнув глазенками. – Че там за заготовка?

– Суть дела такова. Братан проходит по процессу в качестве основного обвиняемого – по-русски говоря, пыхтит паровозом. Надо братану условленный сигнал сообщить – по нашему, по-простому, маяк кинуть. В суде и возле СИЗО светиться нельзя – сами при делах, в передаче – стремно, маляву заслать – никак, дело на особом контроле, адвокаты – ссученные…

Заготовка, в общем-то, несложная, но проверенная и надежная. Там рынок рядом – с облсудом. В нескольких местах разноцветными шариками торгуют Надо поднять три шарика повыше – чтобы братан увидел Три – потому что накануне, покуда братана не замели, на всякий случай для отмазки продумали три версии. Вот теперь братану нужно придерживаться третьей. А для эффективности результата нужно знать точное расположение клетки. Чтобы, значит, поднять шары ненадолго и в таком месте, где бы братан их сразу видел, а не маячить наугад с разных точек – этак недолго светануться конвою!

– Ништяк, – одобрил Шило – Сколько живу – в первый раз о таком слышу. Дешево и сердито. Кто приду мал?

– Сами, – признался Антон. – Дарю на память, может, пригодится… Так че там насчет клетки?

– Насчет клетки… Ну, я вам не «бычара» какой, чтоб на вагонку кажен год подскакивать, – с большим достоинством заявил Шило. – В последний раз, когда на той скамейке сидел, клеток ещё не было. Так что могли там все перекроить. Вы вот что… Вы пойдите к Лехе Худому, скажете – от меня… (прозвучало примерно как «пойдите к министру, скажете – от премьера!»)… ну и он вам все обрисует в чистом виде.

– Вот это дело, – порадовался Антон. – Где его искать?

– Третья хата от моей – как от города идти, в подъезд входишь – вторая дверь налево. Скажете – от меня, и ни каких вопросов. Да, вы ему дозу прихватите – он щас как раз пустой, за двадцать кубов должен, гад! Раскумарите – перетрете, а то, когда ломает – он лютый. Только он не дымит, он «винтом» ширяется. Первитина возьмете на раз?

– Возьмем на два. Спасибо, брат, – выручил. Может, тебе че надо?

– Земля круглая, – неопределенно пожал плечами Шило и как-то воровато шмыгнул глазенками по сторонам – несолидно этак, совсем по-мальчишески. – Погодите тут – я щас. Только чур – не крысятничать.

– А у тебя тут есть че скрысятничать? – Антон хмыкнул и демонстративно осмотрелся, как бы оценивая более чем скромный интерьер жилища майданщика 28.

– Да это я так, по привычке, – примирительно буркнул Шило, удаляясь на кухню. – Щас, я быстро…

Пока хозяин ковырялся в своей крохотной кухоньке, кто-то пришел и дал о себе знать особым образом: звонком не воспользовался, а отстучал монеткой или ножом по дверной ручке незатейливый пароль – рефрен спартаковского марша.

Шило метнулся ко входу, перебубнил с кем-то через приоткрытую дверь и вернулся на кухню, по дороге заглянув к гостям:

– Погодите чуток – бегом отпущу пару доз пацаненку. Щас я, быстро…

– Пацаненок – это не совсем кстати, – отметил Антон, на всякий случай кивнув Мо на дверь – контроль. – Как бы информашка прежде времени не утекла…

Рассчитавшись с местным наркодилером, боевые братья направили стопы свои к указанному месту обитания носителя вожделенной информации о расположении клетки.

По мере знакомства с бытом воровской слободки вырисовывалась интересная особенность: однообразные внешне мрачные халупы при детальном рассмотрении имели некоторую индивидуальность. В подъезде первой «хаты» воняло брагой, имелось тело в фуфайке, было темно, тихо и отсутствовала дверь. Во второй, где жил Шило, тоже было тихо, не воняло, дверь наличествовала, отсутствовало тело, и присутствовало освещение.

В подъезде дома, где квартировал «винтовой» Леха Худой, дверь имелась наполовину – верхнюю часть кто-то обгрыз, освещение отчасти присутствовало: из приоткрытой двери напротив входа сочился свет. Из этой же двери несло клубами табачного дыма вперемешку со стойким ароматом крепкого алкоголя, так что определить, воняет ли в подъезде чем-либо другим, было проблематично. А ещё тут было шумно. Совместно с ароматом, светом и клубами, из приоткрытой двери несся пьяный гомон, развеселый женский визг и громкий лесоповальный глас, который под разухабистую музыку задорно каялся в небрежении десятой заповедью.

– Беспокойные соседи, – осуждающе прошептал Антон, на цыпочках шествуя мимо опасной двери к Лехиному жилищу. – Если верить суке-Вальке, такая веселуха в это время – полнейшая аномалия…

Замок на Лехиной двери отсутствовал за ненадобностью. В квартире было пусто – создавалось впечатление, что отсюда вынесли все, что можно было продать. Обшарпанный пружинный матрац в углу, старый стол с изрезанной столешницей, три табурета, возлежавший на боку сломанный холодильник «Саратов» без уплотнительной резинки и компрессора – вот и весь интерьер. И куча лампочек.

Все лампочки, наличествовавшие в квартире, горели. А на подоконнике лежали десятка полтора запасных. Но без упаковок – видимо, выкрутили откуда-то, где плохо висело.

– Леха, пора вмазаться, – сказал Антон, выкладывая на стол ампулы. – Вставай, а то обратно унесем.

Хозяин квартиры оказался не просто худым, а вполне годным на роль статиста в фильме о зверствах нацистов в Бухенвальде либо Освенциме. А ещё он был синим. Драное ватное одеяло не грело худого статиста: скрючившись в эмбриональном виде на матрасе, он тихо стонал и скрипел зубами, выбивая мелкую дрожь огромными ступнями, обутыми в полуразложившиеся летние сандалеты.

В рекомендациях нужды не было. Нашарив блуждающим взором заветные стекляшки, Леха что-то прорычал, со скрипом покинул свое ложе и, забрав подношение, скрылся на кухне.