Дик Френсис - Напролом

– Боюсь, я ошибся, – сказал я. – Я искал мистера Джорджа Таркера, который владел фирмой "Перфлит Электронике".

Он аккуратно поставил чашку на стол, а ноги на пол. Я увидел, что он выглядит старым не только от возраста, но еще и от глубокой внутренней усталости. Это было заметно по ссутуленным плечам, запавшим глазам и по царящему в мастерской вопиющему бардаку.

– Этот Джордж Таркер был мой сын, – сказал он.

Был...

– Извините... – сказал я.

– Так вам надо чего-нибудь чинить или нет?

– Нет, – сказал я. – Я хотел поговорить о Мейнарде Аллардеке.

Щеки старика втянулись, и глаза, казалось, глубже запали в тень глазниц. У него были редкие нечесаные седые волосы. На тощей старческой шее под короткой бородкой, внутри рубашки без галстука, с расстегнутым воротом, натянулись и задрожали сухожилия.

– Мне не хочется расстраивать вас... – сказал я. Не хочется, но придется. – Я снимаю фильм об ущербе, который Мейнард Аллардек причинил разным людям. Я надеялся, что вы... что ваш сын... что он сможет мне помочь. Я знаю, что это не заставит вас изменить мнение, но я... я заплачу.

Он молча смотрел мне в лицо, но, похоже, видел совсем не меня, а какую-то сцену из прошлого. И сцена эта была ужасной. Лицо его сделалось таким напряженным, что я действительно подумают, что мне не стоило сюда приезжать.

– Этот ваш фильм его погубит? – хрипло спросил старик.

– Некоторым образом, да...

– Он достоин гибели и вечного проклятия!

Я достал из сумки видеокамеру, показал старику и попросил смотреть в объектив.

– Вы расскажете, что произошло с вашим сыном?

– Расскажу.

Я установил камеру на куче хлама и включил ее. Задал несколько вопросов, и старик рассказал, в общем, все ту же знакомую историю. Мейнард с улыбкой явился на помощь во время небольшого финансового кризиса, вызванного быстрым ростом фирмы. Дал денег под небольшие проценты, а в самый критический момент потребовал вернуть долг. Фирма перешла к нему, Джордж Таркер остался ни с чем, через некоторое время Мейнард продал все, что можно было выгодно продать, а работников выбросил на улицу.

– Обаятельный был, гад, – говорил Джордж Таркер. – Рассудительный.

Доброжелательный. Всегда рад помочь. А потом раз – и все рухнуло. Фирма моего сына рухнула. Он начал свое дело, когда ему было только восемнадцать, и работал, как проклятый... а когда ему исполнилось двадцать три, фирма стала расти чересчур быстро.

Изможденное лицо смотрело прямо в камеру, и в уголках глаз стояли слезы.

– Мой Джордж... мой мальчик... мой единственный сын... он во всем винил себя. И в том, что люди остались без работы... Он запил. Он очень хорошо разбираются в электричестве... – Две слезы скатились по морщинистым щекам и исчезли в бороде. – Он обмотался проволокой... и включил ток...

Голос старика пресекся, как пресеклась когда-то жизнь его сына. Это было невыносимо. Как я жалел, что приехал! Я выключил камеру и стоял молча, не зная, как извиниться за подобное вторжение в чужую жизнь. Он стер слезы тыльной стороной руки.

– Это было два года назад, – сказал он. – Вот только-только... Он был хорошим человеком, мой сын Джордж, знаете ли. Этот Аллардек... он просто убил его.

Я предложил ему деньги – столько же, сколько дал Перрисайдам. Я положил пачку денег на стол. Он некоторое время смотрел на бумажки, потом подвинул их ко мне.

– Я не за деньги рассказывал, – сказал он. – Заберите. Я рассказывал ради Джорджа.

Я колебался.

– Забирайте, забирайте, – сказал он. – Мне не надо. И вообще, не за что. Вот заведете лодку, приходите чинить.

– Ладно, – сказал я. Он кивнул. Я забрал деньги.

– Сделайте так, чтобы этот ваш фильм был хорошим, – сказал он. Ради Джорджа.

– Хорошо, – сказал я. Когда я уходил, он по-прежнему сидел неподвижно, с болью глядя в прошлое.

Я приехал в Аскот с теми же предосторожностями, что и накануне: оставил машину в городе и пришел на ипподром со стороны, противоположной стоянке для жокеев. Насколько я видел, на мое появление никто не обратил внимания, кроме привратников, пожелавших мне доброго утра. Я участвовал в первых пяти из шести заездов. Две лошади принцессы, две – других владельцев Уайкема, одна – тренера из Ламборна. Дасти сообщил, что у Уайкема ужасная мигрень, поэтому ему придется смотреть скачку по телевизору. Дасти сказал, что Ледника непременно покажут и что все конюхи на него поставили. Со мной Дасти, как всегда, держался уважительно, но с вызовом. Я давно понял, что отношение это строится на следующем: я, конечно, выигрываю призы для их конюшни, но мне не следует забывать, что их лошади хороши благодаря трудам конюхов. Мы с Дасти работали вместе уже десять лет, и отношения наши держались на том, что мы не могли обойтись друг без друга; друзьями же мы никогда не были и не стремились к этому. Дасти сказал, что хозяин просил меня передать принцессе и другим владельцам его извинения. Я обещал, что передам.

В первой скачке я ехал на одной из лошадей Уайкема и не занял призовых мест, во второй скачке пришел третьим на лошади тренера из Ламборна. В третьей скачке участвовал Ледник, лошадь принцессы, и, когда я вышел в паддок, принцесса с Даниэль уже ждали меня там, розовые после ленча, с блестящими глазами.

– Уайкем просил извиниться за него... – сказал я.

– Бедняга! – Принцесса верила в его мигрени не больше меня, но считала нужным делать вид, что верит. – Ну что, выиграем, чтобы облегчить его страдания?

– Боюсь, он этого ждет заранее.

Мы смотрели, как Ледника водят по кругу – серый мускулистый конь под попоной с коронами, более подобранный, чем его родной брат Айсберг.

– Я тренировал его на той неделе, – сказал я. – Уайкем говорит, с тех пор он сильно вырос. Так что надежда есть.

– Надежда? – воскликнула Даниэль. – Да он же главный фаворит!

– Да, – кивнула принцесса. – Все шансы на нашей стороне. От этого всегда как-то не по себе.

Мы с ней обменялись понимающими взглядами. Большие надежды всегда несут с собой лишнее давление. Когда я пошел садиться в седло, принцесса сказала:

– Обойдите их всех, и дело с концом.

В свои шесть лет Ледник был в расцвете спортивной формы. Позади у него был ряд блестящих побед, и вокруг этой скачки было много шуму. Это была двухмильная скачка с крупными призами, в которой, как часто случается с подобными состязаниями, участвовало всего шесть лошадей; Ледник был главным фаворитом, а остальные сильно уступали ему – владельцы лошадей, которые могли бы состязаться с Ледником, предпочли менее сложные состязания. Поэтому Ледник шел с большим дополнительным грузом.

Ледник был удобным конем – таким же покладистым, как его брат, и от природы отважным. Единственной проблемой был большой гандикап: двадцать фунтов. Уайкем не любил, чтобы его лошади шли первыми, и время от времени пытался меня уговорить, чтобы я не позволял Леднику вырываться вперед; но Ледник предпочитал идти первым и каждый раз сообщал мне об этом на старте. Вот и сейчас он, несмотря на разницу в весе, едва упала лента, рванулся вперед, задавая темп скачке.